Даже такой ценитель «певучих жемчугов», как «олонецкий ведун» Николай Клюев, и тот весьма критически воспринимал частушку. «...Приказная плеть, кабак Государев, проклятая цигарка вытравили, выжгли из народной души чувство красоты... — говорил он в 1919 г. — А тут еще немец за русское золото тальянку заместо гуслей подсунул... Народился богатей-жулик, мазурик-трактирщик, буржуй треокаянный. Сблазнили они мужика немецким спинджаком, галошами да фуранькой с лакировкой, заманили в города, закабалили обманом по фабрикам да по заводам... И взревел досюльный баян по-звериному:

(Клюев Н. Медвежья цифирь. Публ. А. К. Грунтова и С. И. Субботина. — Сб. «День поэзии», М., 1981, с. 192–193)

Другие авторы — таких было большинство — видели в частушке простую и мудрую словесную и музыкальную форму, отмечали способность этого жанра народной поэзии быстро отзываться на все многообразие действительности, восхищались естественностью четверостиший с их удалью и сердечной тоской, с их добротой и хлесткостью. Вслед за Г. И. Успенским, опубликовавшим в 1889 г. очерк «Новые народные стишки» (откуда и пошло слово «частушка»), многие литераторы ценили в бесхитростных четверостишиях и двустишиях точное художественное отражение нравственной жизни народа. Философ-богослов и искусствовед П. А. Флоренский (1882–1937) ставил частушки в ряд шедевров мировой поэзии малых форм (см. его сб. «Собрание частушек Костромской губернии Нерехтского уезда», Кострома, 1909). «...В настоящее время, — писал в 1913 г. собиратель сибирского фольклора Ив. Чеканинский, — нет такой деревни, нет такого населенного уголка, где бы не пелись частушки...» (Чеканинский Ив. О частушках Енисейской губернии. — Журн. «Сибирский архив», 1913, № 6–8, с. 286).

В рязанских селах короткие (в две или четыре строки) песенки называли еще припевками, побасками, канавушками, страданьями. Исполнялись они под аккомпанемент балалайки или гармошки (тальянки, ливенки).

«Помню, — рассказывал ровесник Есенина С. Н. Соколов, уроженец села Кузьминского, — как и у нас, и в соседнем Константинове молодежь увлекалась частушками. Бывало, в погожий летний вечер пристроится на какой-нибудь завалинке гармонист, соберутся вокруг парни с девчатами — и начнется! Взмахнет самая бедовая платочком, притопнет каблучком — посыпятся припевки одна другой задорнее. За день — наработались, устали, да куда там — до утра готовы гулять... И мы, мальчишки, конечно, возле крутимся, нам тоже интересно, особенно Есенину...

И позже, приезжая в Константиново, он любил слушать частушки. Спросит, бывало: «Знаешь, кто частушки поет?» На мой ответ скажет: «Пойдем, может, споют нам». Приходим, слушаем, а он нет-нет да что-то запишет в книжечку...» (Кошечкин С. «До Сергея Есенина относящееся. Из записей разных лет». — Журн. «Юность», М., 1985, № 10 (365), с. 93).