В настоящее время в мире существуют два великих народа, которые, несмотря на свои различия, движутся, как представляется, к единой цели. Это русские и англоамериканцы.

Оба этих народа появились на сцене неожиданно. Долгое время их никто не замечал, а затем они сразу вышли на первое место среди народов, и мир почти одновременно узнал и об их существовании, и об их силе.

Все остальные народы, по-видимому, уже достигли пределов своего количественного роста, им остается лишь сохранять имеющееся; эти же постоянно растут. Развитие остальных народов уже остановилось или требует бесчисленных усилий, они же легко и быстро идут вперед, к пока еще неизвестной цели.

Американцы преодолевают природные препятствия, русские сражаются с людьми. Первые противостоят пустыне и варварству, вторые – хорошо вооруженным развитым народам. Американцы одерживают победы с помощью плуга земледельца, русские – солдатским штыком.

В Америке для достижения цели полагаются на личный интерес и дают полный простор силе и разуму человека.

Что касается России, то можно сказать, что там вся сила общества сосредоточена в руках одного человека.

В Америке в основе деятельности лежит свобода, в России – рабство.

У них разные истоки и разные пути, но очень возможно, что Провидение втайне уготовило каждой из них стать хозяйкой половины мира.[612]

Итак, французский социолог намечал две альтернативные исторические перспективы для человечества – уравнительную демократию и абсолютную деспотию. Нетрудно было представить, какому из этих путей окажет предпочтение европейский читатель: мол, у демократии есть свои изъяны, но… Россия выступала обычным для европейского либерала пугалом, о чем еще в 1831 году Пушкин писал: «О чем шумите вы, народные витии? / Зачем анафемой грозите вы России?»

Первым же откликом Пушкина на трактат Токвиля стало стихотворение «Из Пиндемонти» («Не дорого ценю я громкие права…»), написанное 5 июля. В черновом варианте стихотворение начиналось: «При звучных именах Равенства и Свободы / Как будто опьянев, беснуются народы…» (III, 1029). А размышления о российском варианте «искоренения дикости» были продолжены в работе последних дней поэта, намеревавшегося написать новую документальную повесть на основе материалов «Описания земли Камчатки» С. П. Крашенинникова.

«Камчатка – страна печальная…»

«Камчатка – страна печальная…»

В самые последние дни своей жизни Пушкин приступил к работе над документальным рассказом о завоевании Камчатки, крайнего оплота России на азиатском континенте.[613] Очевидно, пушкинский очерк предназначался для очередного тома журнала «Современник» и по форме своей примыкал к таким произведениям, как «Путешествие из Москвы в Петербург», «Вольтер», «Джон Теннер», то есть предполагал краткое изложение избранного источника с обширными цитатами из него, отчасти намеченными уже при первоначальном конспекте труда С. П. Крашенинникова «Описание земли Камчатки».[614]