Запрет на критику в сочетании с цензурой порождает убежденность в своей безнаказанности, а затем – трамвайное хамство. Констатировав, что «Не нравится – слушайте другое радио!», «Аптека за углом!» и другие хамские формулы стали нормой общения Венедиктова (и далеко не только его) с радиослушателями (и не только с ними), Яковенко метко назвал стиль радиостанции проявлением «синдрома советской продавщицы» – хамства, стремления «толкнуть дефицит из-под прилавка» и вопиющего непрофессионализма.

Воинствующая безграмотность при безудержном апломбе как ведущих, так и либеральных экспертов стал фирменным стилем «Эха».

Помнится, зампредседателя «Мемориала», «профессиональный историк», кавалер «Ордена заслуг перед Республикой Польша» Никита Петров в передаче накануне 65-летия Победы с пеной у рта обвинял сталинский режим в аресте 1,5 млрд. чел. только «с июля 1937 по ноябрь 1938 года», причем на многократные уточнения потрясенной ведущей продолжал яростно настаивать на этом числе (правда, говоря почему-то «полторы тысячи миллионов», – возможно, он просто забыл, как будет «миллиард» по-английски и тем более по-русски) и требовал от смеющих сомневаться «читать те документы, которые были изданы хотя бы в Международном фонде демократии». Правда, потом ведущей все же удалось, сославшись на его собственную книжку, привести эксперта в чувство, и он поведал уже лишь о 1,5 млн. чел.

Другой «эксперт», уже по фондовому рынку, порадовал аудиторию сообщением о работе фондовой биржи в КНДР и на недоуменные расспросы ведущей снисходительно объяснил ей, что фондовые биржи есть везде, – и даже пообещал представить северокорейские котировки.

Что ж говорить о ставшей символом «Эха Москвы» протеже Венедиктова Рябцевой, которая ошарашила и на время лишила дара речи даже все, казалось бы, повидавшего Шендеровича заявлением о том, что население всей России составляет, по ее мнению, 8 млн. чел., – то есть меньше, чем в одной лишь Москве (или Греции, или Белоруссии)! Реакция Шендеровича тем более значима, что заявление Рябцевой вполне соответствовало его собственному подходу (как и подходу многих других либералов) к разделению россиян, хоть и не на «арийцев» и «унтерменшей», но на «людей» и «нелюдей», а также «протоплазму» (спасибо хоть, не «гоев»).

Деградация радиостанции оказывается невыносимой для профессионалов, что проявилось, в частности, в уходе с «Эха» одного из его основателей, пригласившего Венедиктова на работу, Бунтмана, – к чему сам Венедиктов отнесся философски.

Однако то, что честным журналистам, преданным своему делу, кажется вопиющей безграмотностью (так что они даже недоумевают, как может терпеть это весьма профессиональный Венедиктов), на деле оказывается весьма эффективным способом заглушить нелиберальное мнение и, пригласив гостя и формально продемонстрировав таким образом свою толерантность и широкий подход, не дать ему сказать важные для него вещи и, главное, не дать аудитории их услышать.