Кроме того, номинально федеральная структура СССР (на которой в 1921—1922 гг. настаивал Ленин) давала республиканским руководителям одновременно и право, и мотивацию к укреплению своей суверенной власти в республиках в случае ослабления контроля со стороны центра. Достаточно аморфная структура, в рамках которой многие десятки лет удерживались разные народы, теперь проявила свою слабость. Это в полной мере относилось и к самой России. Когда Белый дом, где располагался российский парламент, окружили танки, Ельцин сумел взобраться на один из них и морально разоружил военных, объявив попытку переворота «государственным преступлением», направленным против «законно избранных властей Российской республики»^{470}. Он заявил, что те, кто подчинится приказам путчистов, понесут наказание, предусмотренное Российским уголовным кодексом. К этому времени к Белому дому уже подошли тысячи людей, и это было символом свободы. Их присутствие здесь означало, что в случае, если начнется штурм здания российского парламента, это будет сопряжено с большим кровопролитием.

Этой мрачной перспективы оказалось достаточно, чтобы поколебать решимость командиров и солдат, посланных подавить сопротивление путчистам. На случай, если им придется стрелять в безоружных людей, они хотели по крайней мере быть уверенными в законности приказа. Но понятие законности теперь разделилось между российскими и советскими властями, поэтому многие офицеры решили подстраховаться в своих действиях. Причины, по которым штурм Белого дома с 19 по 21 августа 1991 г. так и не состоялся, до сих пор остаются до конца не проясненными. По рассказам одних, сотрудники спецподразделения «Альфа» устроили совещание (совершенно в духе 1917 г.) для обсуждения законности приказа и пришли к выводу, что штурм, по всей видимости, не вполне законен. По другим свидетельствам, никакого приказа о начале штурма вообще не было отдано. Причиной этому могли быть просчеты в подготовке переворота и нежелание путчистов брать на себя ответственность за кровопролитие.

Члены ГКЧП повели себя с характерной для всех их действий двойственностью: они полетели в Крым, чтобы попытаться договориться с Горбачевым. Неизвестно, давал ли им Горбачев повод надеяться на какую-либо договоренность, но, когда путчисты прибыли к Горбачеву на дачу, он велел им удалиться. После некоторого колебания он отдал приказ об их аресте. Это говорит об определенной двойственности позиции и самого Горбачева во всех этих событиях^{471}.

То был уже настоящий конец Советского Союза. Политическая сцена, на которую на следующий день вернулся Горбачев, до неузнаваемости преобразилась, хотя сам он не сразу это понял. Через несколько дней Ельцин издал указ о запрещении деятельности КПСС вплоть до окончания расследования ее роли в попытке переворота, а Украина провозгласила себя независимым государством. Вскоре ее примеру последовало и большинство других республик. Одни сделали это более решительно, другие — с некоторым трепетом. Все руководители республиканского уровня поняли, что уже не могут рассчитывать на помощь Москвы, и поэтому решили создать себе социальную опору на местах. Новая социальная база властей в теперь уже бывших союзных республиках формировалась на основе слияния интересов националистически настроенной интеллигенции и самой правящей элиты.