Теперь мы знаем. На кону стояли не миллионы и даже не миллиарды, а, скорее, триллион долларов или даже больше. И Путин делал всё, чтобы защищать эти деньги.

Эта огромная сумма объясняет и громкие убийства таких людей, как Сергей Магнитский, Борис Немцов, Александр Перепиличный и Андрей Козлов. Она также объясняет, почему Кремль пытался убить Владимира ­Кара-Мурзу и Николая Горохова.

Каким бы отвратительным ни было поведение Путина и его режима, ничего из этого не могло произойти без помощи его западных пособников: таких юристов, как Джон Москоу и Марк Цимрот, таких пиарщиков, как Гленн Симпсон, таких политиков, как Дана Рорабахер, и управленцев таких финансовых учреждений, как «Данске банк». Эти люди, наряду со многими другими, — винтики механизма, который позволяет Путину и его камарилье избегать наказания за свои преступления.

Эти преступления не могли произойти и без попустительства слабых и неэффективных правительств, которые отказываются следовать своим собственным законам и заявленным ценностям. Отличный пример — Великобритания. Самая большая сумма денег от аферы на 230 миллионов долларов оказалась не в Нью-Йорке, Испании, Франции или Швейцарии, а в моем родном городе — Лондоне. Эти деньги шли на покупку недвижимости и предметов роскоши, и несмотря на все доказательства, которые мы представили британским правоохранительным органам, парламенту и британской прессе, в Великобритании до сих пор не начато ни одного расследования по отмыванию денег, связанных с делом Магнитского.

Когда вы читали мою книгу, вы, возможно, подумали: «Шансы так невероятно малы, а рисков так много... Зачем всё это?»

Сначала я делал всё это потому, что был в долгу перед Сергеем. Его убили, потому что он работал на меня, и я не мог оставить это преступление безнаказанным. Так же, как и с моей украденной флейтой, но в бесконечно больших масштабах, я должен был восстановить справедливость. Именно тот случай из детства стал для меня залогом стремления к справедливости, этой неотъемлемой части меня. Справедливость словно стала вшита в мою ДНК. Отказ от этого стремления разрушил бы меня изнутри.

Затем, когда ситуация пошла на обострение, это уже стало борьбой за выживание. Не только для меня и моей семьи, но и для моих друзей и коллег, и всех тех, кто помогал делу Сергея внутри России.

Но по большому счету я делал всё это, потому что это правильно. Плохо это или хорошо, но я стал одержим этим с момента, когда Сергея не стало. Эта одержимость повлияла на все стороны моей жизни, на все мои отношения, даже на отношения с моими детьми, и не всегда в лучшую сторону.