Сидоровский, как и другие стахановцы, проводит в цехе беседы со сталеварами и подручными, передавая свой богатый опыт товарищам. Он с удовольствием наблюдает, как начинают тянуться за ним сталевары других смен и печей, и с особой гордостью говорит о том, что сейчас почти все сталевары цеха — скоростники.

Перейдем в соседний кузнечно-прессовый цех. Здесь, среди оглушающего грохота молотов и штамповальных прессов, ваше внимание остановит статный, рослый двадцативосьмилетний кузнец, на редкость ловко орудующий массивными заготовками, плавно, без задержки путешествующими от нагревательной печи к трехтонному молоту и куче остывающих готовых поковок. Перед вами лучший кузнец завода Григорий Коваленко. Когда он кончит работу и приоденется по-праздничному, на его пиджаке блеснут знаки его трудовой доблести — орден Ленина и орден Трудового Красного Знамени.

Подобно Сидоровскому, Коваленко — заводской старожил. В 1929 году он приехал сюда на новостройку с глухой сибирской станции Называевской. Здесь он окончил школу фабрично-заводского ученичества. Хотелось ему стать токарем, а стал кузнецом. Сначала погоревал, потом приохотился, полюбил свою профессию.

Весело, с молодым азартом работает кузнец Коваленко. Про таких людей в народе говорят: у него в руках каждое дело поет! Этому человеку словно самой природой противопоказаны застой и самоуспокоенность. Как ни ловко ладится у пего дело, а кузнец все думает, что бы еще выхитрить. Коваленко — один из зачинателей стахановского движения на заводе. В дни войны он в первом ряду передовиков, задающих фронтовой темп всему заводскому коллективу.

— У меня,— говорит Коваленко, задорно и лукаво поблескивая голубыми глазами,— такое правило, чтобы норма за мной шла, торопилась. А близко к себе я ее никогда не подпускаю...

Коваленко — мастер щедрый. Опыт свой он каждому рад передать — гляди, присматривайся, учись. Не ладится что — позови, покажет и расскажет. Двадцать восемь подручных Коваленко уже работают самостоятельно, и неплохо работают. Коваленко — хозяин в самом благородном смысле этого слова. Ему мало точно соблюсти технологию и выдержать размер по чертежу. Время от времени он идет в цех, куда направляются на обработку его поковки. Там выспрашивает, выведывает, как поковка, не трудно ли с ней возиться? И если скажут ему, что припуски велики, лишняя работа получается, то пусть хоть сто раз соответствуют поковки чертежу, ночь не поспит, а придумает, как нужно делать, чтобы товарищу в соседнем цехе труд сократить...

Если из шумного кузнечно-прессового цеха вы переберетесь в тихую комнату, где работают люди самой тонкой, самой ювелирной из всех заводских профессий — слесаря-лекальщики, и спросите, кто здесь самый искусный, всякий вам укажет на худощавого, всегда аккуратно одетого, тщательно выбритого человека, поглощенного своей работой: