В мае 2011 г. президент Обама выступил в Госдепартаменте с речью, указав на нашу поддержку послереволюционного транзита власти в Египте и Тунисе, а также обрисовав в общих чертах долгосрочную стратегию в отношении региона и израильско-палестинского мирного процесса. Тон его выступления был абсолютно верным. Обама подчеркнул наше намерение поддерживать силы, выступающие за реформы. Однако кроме слов мы мало что могли предложить. Президент говорил о своей приверженности стратегии игры вдолгую и соответствующим приоритетам; о трезвом понимании того, что начавшиеся изменения обусловлены естественной сменой поколений; о трудностях, с которыми в ближайшее время неизбежно столкнутся сторонники открытости и плюрализма; об опасности попыток опираться во время «арабской весны» на нас, а не на население региона; о суровых реалиях политической ситуации и налогового режима в США, которые неизбежно будут препятствовать предоставлению нашей администрацией переходным режимам чего-либо похожего на помощь, в которой они будут нуждаться еще долго.

После поездки в Каир в июне 2011 г. я сказал госсекретарю Клинтон и в Белом доме то, о чем они и сами уже догадывались: возможность дальнейшего продвижения к успешному демократическому переходу «теперь, безусловно, не является очевидной»[135]. Когда я вернулся в Каир в начале 2012 г., на парламентских выборах убедительно выступили «Братья-мусульмане», получив почти половину мест в нижней палате парламента. Еще четверть мест получили салафиты. Таким образом, исламистские партии одержали на выборах оглушительную победу. До этого времени США в основном избегали взаимодействия с «Братьями-мусульманами» – как из-за их антиамериканских идеологических установок, так и из уважения к Мубараку. «Братья-мусульмане» отвечали нам взаимностью: они тоже не доверяли США и не хотели сотрудничать. Но теперь стало ясно, что они превратились в реальную политическую силу. Меня и нашего нового посла в Каире Энн Паттерсон попросили встретиться с руководством «Братьев-мусульман» и прощупать почву.

Наша первая встреча состоялась в невзрачном офисе в штабе Партии свободы и справедливости «Братьев-мусульман» в центре Каира. Нас принимал Мухаммед Мурси, генеральный секретарь партии и ее номинальный глава. Невысокий и плотный, с аккуратной черной бородой, Мурси держался настороженно – он не знал, чего ожидать от встречи с американцами, – так же, как и мы не знали, чего ожидать от встречи с ним. Хотя 10 лет назад Мурси учился в Университете Южной Калифорнии, по-английски он говорил плохо, и во время беседы я перешел на арабский. Я подчеркнул, что США не заинтересованы в поддержке конкретных египетских партий, но в целом поддерживают развитие демократических институтов, создаваемых самими египтянами. Я также подчеркнул, что мы надеемся на прочное взаимовыгодное сотрудничество с Египтом, нацеленное на содействие экономическому прогрессу страны, обеспечение региональной безопасности и выполнение существующих соглашений, особенно египетско-израильского мирного договора. Мурси сказал, что все это согласуется с целями «Братьев-мусульман», но я ушел со встречи не полностью убежденным. В нашей беседе с Мурси и двумя его коллегами было нечто сюрреалистическое – ведь при Мубараке эти люди, возможно, были приговорены в совокупности к 40 или 50 годам тюремного заключения. Они старались вести себя как можно лучше, но трудно было сказать, стоило ли принимать их демонстративную сдержанность за чистую монету или за ней крылась более сложная повестка дня. Это были представители движения, привыкшего действовать, оставаясь в тени, недоверчивого к посторонним и не склонного делиться властью.