К коллегам, которые в последние десятилетия покинули дипломатическую службу, поскольку не хотели обслуживать политику, в которую не верили, я не испытываю ничего, кроме глубокого уважения. В начале 1990-х гг. в связи с отказом США вмешиваться в ситуацию на Балканах из Госдепартамента уволились более 10 профессионалов. 10 лет спустя несколько человек ушли после нашего вмешательства в Ираке. Еще больше дипломатов покинули Госдепартамент в знак протеста против нападок администрации Трампа на американскую дипломатию и ее основополагающие ценности. Если дело не доходит до увольнения, долг государственного служащего – соблюдать дисциплину и избегать публичного выражения своего несогласия с руководством. Но у них есть и другой долг – высказывать свою точку зрения внутри ведомства и предлагать свои, более удачные политические решения, даже если правда, которую они пытаются донести до начальства, горька. Если сотрудники Госдепартамента все делают из-под палки, или боятся высказывать свою точку зрения, или занимаются самоцензурой, или сталкиваются с тем, что их мнение попросту игнорируют, учреждение начинает работать вхолостую, теряя способность к дисциплинированной дипломатической работе, в которой именно сейчас, в текущий исторический момент, так нуждаются Соединенные Штаты.
Другое важнейшее профессиональное качество дипломата – умение искать компромиссы. Нам приходится делать это постоянно, поскольку любые переговоры предполагают взаимные уступки. Приходится выбирать и между вариантами различных тактических решений, и между кратко– и долгосрочными целями, и между практическими интересами и нематериальными ценностями. Дипломатия в целом по определению компромиссна, как коммерческая сделка. Однако было бы неправильно упускать из виду понятие просвещенного эгоизма, предполагающее привязку текущих решений к стратегическим возможностям и оценку краткосрочных выгод с точки зрения общих принципиальных подходов.
Проблема соблюдения прав человека в авторитарных обществах, с которыми нас также связывают интересы безопасности, особенно сложна, а иногда чрезвычайно болезненна. Не существует идеального сборника дипломатических инструкций по решению этой проблемы. Администрация Трампа чаще всего просто уходит от решения вопроса, продолжая критиковать за нарушение прав человека только те автократии, с которыми у нас есть серьезные расхождения, – например, Иран. Как бы я ни был убежден в недостатках такого подхода, дающего Путину и другим автократам повод утверждать, что Соединенные Штаты по существу лицемерят, проповедуя демократические принципы и настаивая на необходимости соблюдения прав человека только тогда, когда это отвечает их стратегическим интересам, наш подход к этой проблеме при других администрациях тоже вряд ли можно было назвать безупречным.