Потерянная комната

Потерянная комната

Последние несколько недель я открывала глаза около четырёх утра. Точнее, без чего-то четыре. В четыре я уже вставала – с первыми звуками пробуждения крохотного кусочка певчего мира, уцелевшего в центре мегаполиса. И, обращаясь к кому-то про себя, всё это время просила: «Ну пожалуйста! Мне всё очень нравится, но можно всё-таки начинать жить в какое-то другое время?»

Сегодня мои мольбы были услышаны. Я проснулась в половине третьего. Ничего не могу сказать – я всегда любила ночь. Это очень красивое время даже в городе. Вот это ощущение – «до третьих петухов», вот эта Марианская впадина ночи, бездонное её чрево, – это по-настоящему глубокая и потрясающая по наполненности Вещь.

Наверное, так мне и надо. Мне – измученному интроверту, всю жизнь бредущему по миру под маской. Драгоценные капли тишины, скорее даже истинного покоя на берегу дня, извлекаю я из этого временнóго пространства. Однако раньше у меня был кабинет. И эти волшебные часы я проводила за дневником или за работой. Теперь же я словно лишена себя. Именно теперь! Теперь, когда внешний мир почти что не требует от меня вовлечённости. Но я никак не могу привыкнуть, что у меня нет своей комнаты. Действительно своей. Куда всякий мог бы войти, лишь постучав, чтобы я успевала принять необходимую миру – общедоступную форму. Мой сын, когда был маленький, этого боялся. Говорил, что, когда я к себе уходила, ему казалось, что там я тихо-тихо-тихонечко одеваюсь и каким-то непостижимым образом ускользаю от него. Оттого он прислушивался ночами ко всякому звуку, каждый был важен ему, чтобы подтвердить или опровергнуть эту страшную гипотезу. Теперь он вырос. Он знает: я всегда тут – для него. Но ему это больше не надо. Или мне так кажется.

О, кто бы знал, как я сопротивлялась этим новым домам – домам без своего места. Я пишу какими-то обрывками, я высылаю свои статьи, и мне отвечают: вы пишете какими-то обрывками. Правда! Часть последнего материала я писала в поезде Женева – Париж, а вторую в самолете Москва – Рим. Да. И да, за последнее время я приучилась жить на диванах в гостиной, на кухне у стола или в спальне на кровати – там, где меня так легко обрести. Но осталась ли я? Есть ли? Жива ль? Не знаю.

По крайней мере, действовать я пока не могу.

Про один экземпляр

Про один экземпляр

Один из самых красивых городских рассветов – из тех, которые составляют мою личную коллекцию, – в Риме. Всё начинается с того, что по небу между тремя и четырьмя часами разливается удивительный, ласковый оттенок терракоты. Мутный, как воды Тибра. Чуть позже на нём выступят угольные силуэты высоких итальянских сосен – пиний. И тогда из садов Ватикана начинает долетать лёгкий шепот невиданных птах. И они не возносятся, не перелетают с ветки на ветку. Они посвистывают, словно задают мелодию дню. И вдруг – тишина. Теперь уже оглушительная. Но это ненадолго. Безмолвие разбудит голубей. Вот слышно сначала скромное курлыканье, потом и всеохватывающий шелест их крыльев. Вот распахнулись и стукнули первые деревянные ставни о стены старого дома. Вот потянуло в открытое окно соблазнительным ароматом с чьей-то кухни. Теперь вступили и томные ноты только что сваренного кофе. Пять. Начинает просыпаться улица. Здесь её совсем не слышно. Просто рождается новый низкий далёкий тон, вибрация. А дальше увертюра набирает силу. Крышки мусорных баков, одиночные выкрики чаек, на которые отвечает далёкая стая за рекой. Скучное, длительное дыхание механических жалюзи лавок первых этажей, продолжающееся до победного, до гулкого стука железки о железку. И тут же становятся слышны обрывки весёлых фраз незнакомого, напевного языка. Прячется предутренняя дымка под купол Святого Петра. И восходит солнце…