А она, изначальная, коренная, еще доуральская Русь, хотя и входила территориально в Европу, занимая по площади почти половину ее, природно от остальных ее стран сильно отличалась; общая площадь Европы 11,6 миллиона квадратных километров, а европейская часть дореволюционной России и Советского Союза 5,6 миллиона. Правда, заняла Русь эти великие пространства не сразу, но с конца пятнадцатого века уже была самым большим государством континента.

Однако, если среднеянварские температуры в Мадриде, например, плюс 4, в Лондоне — плюс 3, Париже — плюс 2, Берлине — минус 1, то в Москве и южнее ее — от минус 8 до минус 12, а в Нижнем Новгороде, Перми, Самаре и Архангельске еще холоднее. Сельскохозяйственный период в Западной Европе продолжается в среднем восемь месяцев, а в южных странах — Италии, Греции, Испании, Болгарии — еще дольше, а у нас пять, шесть и лишь местами до семи месяцев. От двадцати до пятидесяти процентов северо-русской равнины занимают болота, непригодные ни для каких угодий. На гигантских пространствах многие века были сплошные, порой непроходимые леса — хвойные, лиственные, дубовые; там, где нынче лесостепь и даже чистые степи, то есть ниже Орла, Пензы, Тамбова, тоже некогда были леса, и большинство среднерусских и северных пахотных земель, включая знаменитое Владимирское Ополье, начинались в глубине веков с кулижных полей — кулижек, то есть с самого примитивного подсечного земледелия, когда мужик или несколько мужиков выбирали место в лесу у реки, речки или озерка, валили столетние сосны, светлые березняки, черный липняк или неохватные дубы, корчевали, выжигали пни и, мешая золу, пепел с землей и навозом деревянными сохами, косулями и мотыгами, год за годом превращали в плодоносящую пашню. И все расширяли и расширяли их новыми пожогами, вырубкой, корчевкой. Сколько всего за полтора, два тысячелетия было так отвоевано миллионов квадратных десятин и верст у лесов русским крестьянином — кто теперь возьмется хотя бы прикинуть и подсчитать их, если и в Средней России вместо лесов теперь остались местами лишь жалкие, просвечивающие насквозь колки. И уж совсем трудно себе представить, сколько мужицких жил лопнуло на таких тяжких работах-надрывах, сколько из них пало навеки тут же в только что проложенные борозды!

Многое превозмог русский крестьянин, многое сумел. Но огурцов на Северной Двине, на Пинеге и Мезени вырастить все-таки не смог, обходился без них. И пшеничка в большинстве мест не вызревала, и ячмень и ржица, случалось, даже в Новгородской и Вологодской губерниях уходили иногда недозревшими под снег. Это называлось — зеленые годы, то бишь голодные. И дыни с арбузами в коренной России никогда не вызревали.