– Я удивляюсь, – перебил меня дядя, – как этот человек может после всего, что сотворил, спокойно ходить по земле, дышать воздухом и наслаждаться жизнью.

– Какой же он человек! Он Хомяк. Правильную кликуху придумала ему мафия. Хотя, с другой стороны, Хомяк не совсем подходящий псевдоним для Нобелевского лауреата. Однако тот же Нобель сказал как-то, что демократия – это диктатура подонков, а Коротышка – отец российской демократии. Вот теперь сами и делайте вывод, кто он есть такой.

– Ты уж о том, что от меня услышал, пока я жив, никому, молчок.

– Как вам не стыдно, дядя! Я же вам слово дал…

С той поры прошло десять лет. Давно оставил этот мир дядюшка Константин Григорьевич, да и мне пора собираться, законы природы неумолимы. Престарелый Коротышка все еще порхает по свету, рассказывая профессуре и студентам прославленных университетов мира о своем уникальном опыте развала великой державы, суверенные ошметки которой до сих пор трепыхаются в дерьме, голоде, холоде, стагнации и прострации. Глупая мировая общественность ему рукоплещет, не ведая того, что жизнь в однополюсном мире чревата великими бедами. Коротышка – мультимиллионер. Его внучки шлендают по Парижу в юбчонках от Диора по тысяче долларов за штуку. Многочисленные сыновья Волчары стали банкирами, министрами, депутатами. Дочь Гюльнары вышла замуж за арабского шейха и уехала с матерью на Ближний Восток. Я живу в Москве и сочиняю мемуары, которые при моей жизни никто не издаст, потому что в них голая и потому нелицеприятная для власть имущих правда, одна только правда, но ведь именно на ней, на правде, должен стоять человеческий род.

Моника

Моника

В 1974 году несколько молодых сотрудников контрразведки ГДР организовали у себя в управлении кружок по изучению русского языка и обратились ко мне с просьбой вести его. Они решили, что у меня это должно получиться, поскольку по гражданской специальности я преподаватель-филолог. Их интерес к русскому языку был обусловлен двумя причинами. Во-первых, по роду службы им приходилось часто общаться с нашими военными контрразведчиками, по-простому – особистами. Во-вторых, многие из них проводили свои отпуска в нашей стране и хотели обходиться у нас без переводчиков.

Мне, откровенно говоря, не хотелось влезать в это дело: нелегко было выкроить время для таких занятий.

– Русский язык один из труднейших в мире, – сказал я немцам. – Лишь немногие русские могут похвастаться тем, что они прилично овладели собственным языком. В кружке вы ничему не научитесь. Тут нужны долгие годы систематического труда.