После урагана было замечено, что уже несколько месяцев прервано сообщение с генералом Клинчем, сидевшим в Форт-Кинге, расположенном к северо-востоку, по ту сторону индейской территории. Опасались, что форт осажден или пал. Последний верховой, отправившийся с письмом к Клинчу в августе, не уехал далеко от Форт-Брука – его застрелили, оскальпировали и распотрошили. Враждебные индейцы даже застрелили его лошадь, на случай, если кто-то не поймет красного послания, запечатленного на всаднике.

И вот в начале декабря командование Форт-Брука стало обсуждать, не выступить ли в поход, чтобы помочь генералу Клинчу. Но прежде нужно было сделать еще одну попытку с ним связаться. На случай, если гонец погибнет и письмо попадет в руки врага, было решено написать по-французски, поскольку было известно, что Клинч владеет этим языком, и предполагалось, что никто из индейцев им не владеет. Послали за мной, хотя я никому не говорила, что служила переводчиком, и даже не упоминала, откуда я родом. Вероятно, кто-то уловил в моей речи еще не изжитый французский акцент.

Разумеется, я согласилась составить письмо. Менее охотно я согласилась, чтобы меня записали в рекруты, без чего, как мне объяснили, было не обойтись; все произошло быстро, так быстро, что, не успев это осознать, я уже стала солдатом на службе у Джексона. Я солдат! С внеочередным званием, почетным чином и жалованьем три доллара в день. Теперь мне пришлось жить среди мужчин. Существовать обособленно, как прежде, не было возможности. Хуже того, вскоре форт до отказа заполнился людьми, потому что начались нападения, как со стороны индейцев, так и чернокожих. Говорили, на восточном берегу, к югу от Сент-Огастина, не осталось ни одного поселенца. И вот поселенцы с запада – белые люди со скарбом, чадами и домочадцами – потянулись в Форт-Брук. Жить вблизи него было теперь недостаточно; нет, все стремились за укрепленные стены.

Никогда со времен юности в монастырской школе мне не приходилось постоянно находиться на виду. Печально, что койку мою отобрали в пользу госпиталя, а меня переселили в казарму, где нужно было вставать по побудке в соседстве десяти мужчин. Я, как могла, искала уединения, но от школьниц спрятаться проще, чем от грубых мужчин, живущих все вместе.

Однажды утром чересчур фамильярный ирландец из графства Армах (так он себя представлял в ответ на расспросы) поинтересовался моей нагрудной повязкой. Я сослалась на не до конца залеченную трещину в ребре, которую якобы получила, когда ухаживала за Пятиубивцем. Таким образом я напомнила ему о таинственном индейце, чья странная смерть привлекла к себе внимание нескольких солдат и сделалась легендой, и цель была достигнута – между мной и собеседником образовалась дистанция.