— Ты не виноват. Сыграй другую.

— Другую?

— Ту пьесу Баха, которую играл, когда я впервые у тебя осталась.

— А, Марчелло.

Кристиан начинает, неторопливо и старательно. Его плечо ходит под моей головой, и я закрываю глаза. Грустная проникновенная мелодия окружает нас, отдаваясь эхом от стен. Она пронзительно печальна, печальней Шопена, и я растворяюсь в ее трагической красоте. Отчасти мелодия отражает мои чувства. Мое страстное желание узнать этого невероятного мужчину, понять, что гнетет его душу. Пьеса заканчивается слишком быстро.

— Почему ты играешь только печальную музыку?

Я поднимаю голову и заглядываю Кристиану в глаза. В них — тревога. Он пожимает плечами.

— Тебе было шесть, когда ты начал играть? — не отступаю я.

Кристиан кивает, его смущение все явственнее.

После паузы он говорит:

— Я начал заниматься, чтобы порадовать приемную мать.

— Боялся ударить в грязь лицом перед идеальным семейством?

— Можно сказать и так, — уклончиво отвечает он. — Почему ты встала? Не хочешь отоспаться после вчерашнего?

— На моих внутренних часах восемь утра. Время принимать таблетку.

Он удивленно поднимает брови.

— Хорошая память, — тихо замечает он. Кажется, мне удалось произвести на него впечатление. Губы Кристиана кривятся в улыбке. — Только не забывай, что теперь ты в другом часовом поясе. Сегодня выпей таблетку на полчаса позже, завтра — добавь еще полчаса. Постепенно войдешь в график.

— Хороший план, — бормочу я. — А чем мы займемся в эти полчаса? — Я невинно хлопаю глазами.

— Есть несколько вариантов, — усмехается он, серые глаза сияют. Я отвечаю ему страстным взглядом, внутри все сжимается и тает.

— Можем поговорить, — предлагаю я тихо.

Кристиан поднимает брови.