А Гарри развернулась к Сметвику, подняла голову. Она никогда не опускала глаз перед опасностью, встречала ее лицом к лицу. Как и любую реакцию. Внутри все сжималось от боли, от осознания грядущей потери. И когда она успела так привязаться к нему? Как к другу? Как к мужчине? Даже самые толерантные маги ненавидят некромантов, вплоть до убийства и сдачи властям. И не известно еще, что лучше.

— Да, я некромант, — с вызовом произнесла она, только голос сел и звучал глухо, надломленно.

Гиппократ моргнул.

— Самый темный из всех темных магов, — с кривой усмешкой продолжала Гарри. — Я могу поднимать кладбища, бросать их в атаку, если пожелаю. И я убила этих мужчин, а затем подняла. И приказала им отправляться к их господину. Пусть я не могу вычислить его местоположение, они найдут обязательно. Пусть не сегодня, не сейчас, они не будут знать покоя, пока не окажутся рядом с ним. А затем… будут убивать, каждого, кто носит его метку. Пока не доберутся до него. Будут рвать плоть зубами и ногтями, так как магии я им не оставила. И при этом — сознавать, что убивают своих соратников. И пусть их тела еще не остыли, они уже нежить, а раны, нанесенные нежитью, плохо поддаются лечению. Пожалуй, только Черный Целитель и может позаботиться о них толком. В Англии так уж точно. И все это приказала им я. Знаешь, о чем я жалею? Не могу проследить за ними. Механизм Метки не изучен до конца, он может вызвать по ней, а отследить перемещение не сможет никто. Но больше я не жалею ни о чем. И горжусь тем, кто я есть.

Гарри выдохнула, развернулась и ушла в дом. Перед глазами все плыло, она добралась лишь до кухни, где вцепилась в деревянный стол, желая утихомирить жгучую боль в груди. Рон, Рон так же отвернулся от нее, когда… когда узнал, кто она есть. И Гарри пришлось стирать память своему лучшему другу, потому как тот предложил избавиться от магии совсем. Потому что тот сказал, что она обязательно станет новым Темным Лордом, тем более у них и связь была половину жизни. Рука Гарри не дрожала, когда она применяла Обливиэйт. Но сейчас… сейчас она не может пошевелиться, дыхание с трудом вырывается из груди.

И теплые, обжигающе теплые, губы на шее стали для нее полной неожиданностью. Гиппократ прижался со спины к облокотившейся о стол волшебнице, положил собственную палочку рядом с ее рукой. Полное доверие. Он видел, как она убивает без малейшего лишнего движения, и тем не менее сам отдал единственное оружие.

Губы продолжали свой путь по нежной коже, согревая замерзшее тело. И сердце. Гарри выпрямилась, прикрыла глаза, все еще тяжело дыша.