Но я находился там. Не было никаких трогательных последних слов или вдохновляющих речей, а боги, если вообще присутствовали при этом, остались безмолвны и холодны. Жизнь редко дарит нам спектакли, о которых мы слышим в легендах. Так что заверяю вас свидетельством очевидца: божественного чемпиона не одаривали священным перерождением. Абаддон не вершил никакого бесстрастного суда, когда судьба сменила одного магистра войны на другого.

Там были окруженные мертвыми и ранеными клонированный отец и блудный сын, столь похожие, что я мог различить их лишь по ранам и вооружению. По ним, а еще по разным улыбкам.

На остатках лица Хоруса появилась усмешка завоевателя. В единственном уцелевшем глазу вспыхнуло узнавание, подлинное узнавание.

— Эзекиль, — облегченно выдохнул он, словно его посетило откровение — Это ты.

Время застыло. После всего произошедшего я подумал — вопреки всякому здравому смыслу и логике, — что они обнимутся как сородичи.

— Сын мой, — произнес примарх. — Сын мой.

Все пять когтей Абаддона так глубоко вонзились в грудь Хоруса, что вырвались из спины. Косы вытолкнули наружу затупленные обломки мечей Телемахона, и сломанные клинки лязгнули об пол.

Остатки белого мехового плаща, лохмотья которого были накинуты на плечи Хоруса, залило темно-красным. На меня хлынул дождь крови генетического божества. Мне захотелось смеяться, сам не знаю, почему. Возможно, из-за шока. Шока и неприкрытого облегчения.

Штурмовой болтер на тыльной стороне Когтя трижды дернулся, всадив в открытую грудь и шею Хоруса шесть болтов. Они разорвали его изнутри, добавив внутренности к крови, дождем лившейся на тех из нас, кто оставался лежать на палубе.

Так они и стояли — в глазах одного пылало золото, а в глазах другого угасала жизнь. Колени Хоруса подогнулись, но Абаддон не дал ему упасть. Губы Хоруса шевелились, но не донеслось ни звука. Если его последние слова и прозвучали вслух, их услышал только Абаддон.

В тот день мне повезло. Не только потому, что я пережил нежданную и непрошенную битву с полубогом, но и потому, что услышал последние слова, сказанные Абаддоном его отцу. Медленно и плавно отведя Коготь назад, он вытащил лезвия из тела отца, и за миг до того, как Хорус рухнул — за миг до того, как в глазах примарха окончательно погас свет, — Абаддон тихо прошептал четыре слова:

— Я не твой сын.

Это последнее и самое темное тысячелетие

Это последнее

и самое темное тысячелетие

999. М41

Итак, первая часть нашей истории подходит к концу. Перо Тота может какое-то время передохнуть, пока мои хозяева корпят над этими словами и выискивают среди надиктованных строчек слабость. Но я сомневаюсь, что ему предстоит долгий отдых. Им хочется большего. Им поведали о происхождении Черного Легиона, и теперь они будут расспрашивать о его рождении и первых сражениях, а также о последующих тринадцати Крестовых Походах. Еще так много предстоит рассказать. Так много войн выиграно и проиграно, так много братьев и врагов ушли в воспоминания.