Люций поднял руку и ощутил гладкость кожи, ее ничем не запятнанное совершенство, напоминающее совершенство отполированного клинка.

— Когда-то я был очень красив, — произнес он, и отражение на его тщеславное замечание ответило смехом.

Люций сжал кулак, готовый вдребезги разбить свое насмехающееся отражение, но его двойник не повторил этого движения, уставившись куда-то поверх его правого плеча. В глубине зеркала Люций заметил отражение удивительного портрета Фулгрима, висевшего над руинами разгромленного просцениума.

Как и его собственное лицо, портрет не соответствовал воспоминаниям. Если раньше он был ярчайшим воплощением невероятного могущества и силы, и его диковинные цвета и вибрирующая текстура своей смелостью стимулировали сильнейшие эмоции, то теперь это было обычное полотно. Краски утратили живость, линии лишились своей резкости, а черты лица стали мелкими и невыразительными, как будто оно было создано небрежными мазками обычного смертного странствующего художника.

Но, несмотря на явную прозаичность произведения, Люций заметил, что глаза на портрете выполнены с потрясающим мастерством и в их глубине плещутся почти непереносимые боль и страдание. После темных преобразований, произведенных над его плотью апотекарием Фабием, редкий предмет привлекал внимание Люция больше, чем на одно мгновение. А сейчас он не мог отвести взгляда от глаз на портрете и слышал отчаянный вопль, доносящийся из невероятных мест и времен. Этот бессловесный крик граничил с безумием, порожденным вечностью заключения, а взгляд выражал немую мольбу об избавлении и забвении. Люций чувствовал, как глаза притягивают его к себе, и вдруг в нем что-то шевельнулось — какое-то первобытное существо, только что пробудившееся и в чем-то родственное отраженному образу.

Гладкая поверхность зеркала, словно поверхность пруда, подернулась рябью, как будто стекло тоже ощутило это родство. Дрожь поднималась к поверхности из непостижимых глубин. Люций, не желая сталкиваться с тем, что могло появиться в зеркале, потянулся к мечам и ничуть не удивился, осознав, что оружие пристегнуто к поясу, а сам он полностью облачен в боевые доспехи.

Клинки мгновенно взметнулись в его руках, и он крест-накрест ударил по зеркалу. Тысячи острых осколков полетели прямо в него, уродуя близкое к совершенству лицо, рассекая плоть и кости, и Люций закричал.

Но его крик был заглушён чьим-то полным разочарования воплем.

Так кричал тот, кто понимал, что их мучениям не будет конца.

Люций проснулся мгновенно, его усовершенствованное тело сразу же перешло от сна к бодрствованию. В следующую секунду он схватил мечи, лежащие рядом с койкой, и вскочил на ноги. В его комнате уже давно постоянно горел яркий свет, и Люций крутанул мечи, стараясь отыскать любые изменения, которые могли бы предвещать опасность.