— Полная чушь, само собой, — продолжал он. — Но как можно обвинять людей в суеверии, когда ничего другого они не знают?
Не ответив, Пертурабо пригубил вино. Сладкий сорт из виноградников на склонах Итеаракских гор, что на юге. Его любимый сорт, но разве могло быть иначе в мечте о совершенстве?
— Только посмотри на этот город, — сказал Фулгрим, откидываясь на сиденье и обводя рукой восьмиугольную площадь и все, что лежало за ее пределами. — Я и подумать не мог, что ты мечтаешь о таком.
— Что ты делаешь, Фулгрим? Мы должны разрешить наш конфликт так, как положено воинам.
— Но, брат, мы же не воины. — Фулгрим смахнул с хитона воображаемую пылинку. — В твоем совершенном мире мы дипломаты, а дипломаты решают споры переговорами.
— Думаю, для этого уже слишком поздно.
— Вовсе нет. Я смотрю на этот город и понимаю, что совершил ту самую ошибку, от которой зарекался. Я недооценил тебя.
— Я ведь предупреждал.
— Да, признаю, что не послушал, — отмахнулся Фулгрим. — Но этот город превосходит в великолепии даже Макрагг! Грандиозность без чопорности — вот это настоящее мастерство.
— Он не настоящий. Его никогда не было — и никогда не будет.
— Ты ошибаешься. — Фулгрим наклонился вперед, словно собирался шепотом поведать нечто крамольное. — Я могу помочь тебе воплотить мечты — все твои мечты, без исключений.
— Снова пустые обещания?
— Отнюдь. Думаю, время пустых обещаний прошло, ведь правда? У нас остались только голые, сухие факты. И эти факты таковы: если ты отдашь мне камень-маугетар, я верну Олимпию к жизни.
Пертурабо старался рассмотреть в лице Фулгрима признаки лжи, но увидел лишь искренность. И все же он не верил брату: ему уже доводилось слушать речи, за правдивостью которых потом обнаруживалось предательство.
— Если я отдам его тебе, то умру. Ты сам так сказал.
— Разве возрождение Олимпии того не стоит?
— Конечно, стоит, но тогда мне нужно довериться тебе, а…
— Да, из-за моих поступков доверять мне стало несколько затруднительно, — усмехнулся Фулгрим.
— Я бы сказал, невозможно.
Фулгрим еще раз наполнил бокалы.