Компас прекращает работать. Маятник тяжело повисает, отказываясь качаться.
— Мы заблудились, — замечает Кранк, наблюдая за манипуляциями Олла.
— Правильно говорить
Только и всего. Вот и все, что происходит. Ветры эмпиреев просто затихли на миг, исчерпав свое дуновение. Все неподвижно. Скоро они снова поднимутся, как тебе и надо. Поднимутся, и паломники вновь отправятся в путь.
— Все окей, — говорит Олл. — Все будет окей.
Вокруг них какая-то осенняя местность. Небо темное, словно грязный уголь. Вдали неясно вырисовываются холмы, бурые от осоки и дрока. В отдалении кружат черные птицы. Терновые заросли вокруг лишены листвы, это бесконечная чаща колючек и когтей, естественная клетка. Шипы и ветки бледные и холодные, будто кости. Мелкие птицы или насекомые насадили на некоторые из колючек красные ягоды, чтобы объедать и клевать их. Сок капает, словно кровь.
Олл продолжает трудиться над таблицей и компасом, тряся розу в маленькой коробочке в форме черепа и растирая грузило маятника между ладонями, будто тепло тела может его как-то активизировать. И то и другое остается мертвым, безжизненным. Спутники расходятся в разные стороны, осматривая местность. Вокруг тишина, если не считать периодического щебетания птиц.
Как может какое-либо место, место в космосе, быть незатронутым ветрами эмпиреев?
Аналогия внезапно кажется столь банальной. Даже когда ветры стихли, а корабль попал в штиль, компас все равно будет поворачиваться к магнитному северу. А когда нет ветра, человек прилагает усилия и гребет.