Она вновь ласково провела ладошкой по моей щеке и, издевательски похлопав, стёрла большим пальцем уже высохшие слёзы. Затем моя куртка была ловким движением взрезана от пупка и до горла, обнажая грудь. Долгая серия неизвестных мне ручных печатей — и в тело раскалённым ломом впилась стеклянная игла. Меня словно молнией пробило, но я не мог не видеть, как Таша отошла к Комичёву, и они начали страстно целоваться, а парень тискал грудь девушки.

Внутри меня словно родился чужой выжигающий всё вулкан. Боль была непереносимой, но кричать я практически не мог. Что-то, ворочаясь и принося неимоверные страдания, билось в грудь изнутри, а затем… Я смог пошевелить рукой. Мир опять затопил зелёный свет, почти как волосы той, кого я любил и хотел видеть своей девушкой, а в будущем и женой. Звуки исчезли, в ушах стоял жуткий рокот, в котором угадывались отголоски далёких взрывов, но вот они сменились на рёв безудержного пламени в тот самый момент, когда, вспучив кожу, её с отвратительным хрустом пробил изнутри хрустальный росток.

От боли, рвущей саму душу, частично вернулось зрение. Мир превратился в изумрудный сон, окрасившись в разные оттенки зелёного. Почти то же самое случалось, когда я впадал в контролируемую ярость, но там всё же был красный цвет… подобный крови, а сейчас не осталось ни единого подобного оттенка. Хотя в данный момент это последнее, что меня интересовало, пусть даже выяснилось бы, что перед смертью я стал дальтоником.

Впрочем, бесконтрольной яростью моё состояние назвать было сложно. Скорее, мой владело всепоглощающее и выходящее за рамки бессилия бешенство! Желание стереть с лица земли парочку ублюдков, ради каких-то своих целей угробивших кучу народу и в том числе моих друзей! И неважно, что ещё полчаса назад за женщину, бывшую одной из них, я, даже не задумываясь, отдал бы правую руку. Её предательство лишь разжигало пожар в груди.

Меня опять выгнуло, пронзив тело непереносимой болью, от которой невозможно было бы даже орать, будь у меня такая возможность. Но это оказалось ещё не всё! Из рваной раны в груди, пробитой хрустальным побегом, словно бы из сопла летуна вырывалась тугая струя зелёного пламени, и росток, находящийся в самой его сердцевине, потёк, словно восковая фигура в жаре печи.

Да и сам я ощущал себя так, словно во мне вспыхнуло маленькое солнце. Нет, я не горел, я пылал изнутри, но кроме невероятных мучений это ощущение вдруг принесло свободу. Тело опять подчинялось моим желаниям, и хотя разум бился в бесконечной агонии, я опять мог как-то двигаться, потому как единственная мысль, которая плескалась в океане боли, требовала немедленно встать, сражаться и отомстить!