Фабий жаждал ощущений. Он жаждал испытать все, но только чтобы это не прекращалось. Также он знал, что его великое дело потребует немало времени. Возможно, столетия и тысячелетия — несмотря уже на достигнутый прогресс.

Возвращение на «Гордость Императора» ограничило его «свободу» экспериментировать, наложило ограничения, отсутствовавшие на «Андронике», но корабль был большим, а у Фулгрима и без того хватало дел. Судя по его нынешней увлеченности идеей с Горгоном, пока что Фабий мог действовать практически безнаказанно.

Если будет осторожен.

Для зала, где он работал сейчас, секретность была особенно важна. Чтобы войти в него, требовался генный ключ, который Фабий менял раз в несколько циклов. Он также располагался на нижних палубах корабля, не был указан на схемах и не отражался в показаниях ауспика. Мертвая зона — во всех смыслах.

Ироничность термина позабавила апотекария. Он улыбнулся, и его жуткая улыбка отразилась в стекле контейнеров, содержимое которых он изучал.

В одном находился уродливый мутант с небольшими крылоподобными отростками из хрящей и тонкой кожи. Он хныкал, без конца захлебываясь в солоноватом растворе и ничего не видя. У другого органы располагались снаружи, и красноватая жижа заливала дно контейнера, по стеклу которого он бессильно молотил иссохшими кулаками. Здесь были десятки образцов — на самых разных ступенях развития и генетической нормальности.

Феррус не был первым, хотя его удалось развить больше всего. Не станет он и последним.

Контейнеры, выставленные вдоль лабораториума, вызывали ассоциации с какой-то жуткой галереей. Пройдя мимо них, он остановился у крайнего.

Внутри лежал младенец, свернувшийся калачиком и спящий в теплоте и безопасности амниотической смеси. На маленькой пояснице ребенка виднелась хтонийская отметина.

— Спи, — прошипел Фабий дремлющему младенцу, подобно мрачной няньке, — ибо когда ты проснешься, галактика будет уже совсем другой.

Ник Кайм ХИРУРГЕОН

Ник Кайм

ХИРУРГЕОН

Воздух холоден и воняет антисептиком. Почти ничто не нарушает сумрак апотекариона: я ослабил свет люминесцентных ламп, чтобы мои подопытные не шумели, пока я буду заниматься исследованиями. В темноте немногочисленные лучи света, которым я позволил проникнуть, фокусируются, становятся острыми, как скальпель.

У меня много лезвий, много дрелей и ножниц, крючьев, пил и шприцов. Каждый инструмент — это важная часть моего хирургического арсенала. Каждая конечность надетой на меня конструкции необходима мне не меньше, чем собственные руки. Мои инструменты не просто режут плоть; они ищут истину. В плоти таятся секреты, — секреты, которая я намерен извлечь и изучить. И только здесь, в этом апотекарионе, могу я быть тем, кем на самом деле являюсь.