Пурпурный таскал с собой пару зелий на регенерацию. Но это все так, детский лепет. Да и зачем ему серьезные дорогущие эликсиры, если в команде есть полноценный святоша. Уверен, он умеет исцелять раны одной лишь молитвой. Или накладывать, если говорить про мой отряд.

— С тебя тридцать серебряных за пойло. Баночку можешь оставить себе на память.

— Не нужны мне твои подачки, урод.

— Это не ради тебя, кретина ты кусок недоделанного. Нет чести пристрелить полудохлого ханта. Я тебя из твоего же ружья грохну. Но не хочу потом слушать твой скулеж, что было не честно. Что ты был ранен. Что у тебя вагина зачесалась.

— Сволочь, — прохрипел Лов и пополз с удвоенной силой. Схватил эликсир и влил его в себя залпом. — Тридцать монет. И мы квиты.

— Догоняй, — усмехнулся я, вставая. — Элита. Тоже мне.

Лов очухался через пару минут. Все-таки в склянке ядреная алхимия. Такие обычно на второй волне хлебать начинают. Еще бы. Каждый эликсир по одному очку веса. И стоит как лопасть дирижабля. Не скажу, что парень полностью здоров, но сквозная затянулась. Да и сам Пурпурный смог ковылять на своих ногах. На ходу добивался зельем регенерации.

Если в начале партии я просто хотел пристрелить его, словно бешеную собаку, то теперь нет. Теперь я хотел с ним сразиться по-настоящему. Один на один. Стрелок против стрелка. Кто кого? А потом пристрелить, словно бешеную собаку. Само собой.

Мы ушли в отворот. Узкий темный проход с разбитыми ступеньками. Поднявшись, оглядел улицу. Темно, тихо, мрачновато. Ни тварей, ни хантов, ни летучих мышей. Эта улица уже достаточно широка для атаки с неба. Лов доковылял до угла и сполз по стене. Я последовал его примеру. Так мы и сидели, глядя каждый в свою сторону. Прислушиваясь и всматриваясь. Я достал из мешка пару кусков ветчины и две бутылки. Вода и вино. Проверил разум, вроде нормально. Лов тоже кивнул на воду. Не знаю, что там у него с мозгами, но игрок явно не хочет ловить даже маленькие штрафы от алкоголя. Его выбор.

Мы молча жевали мясо и глядели на тихую темную улицу. Легкий ветерок колыхал куски кожи, что развевались на обломанных ребрах голого мужика. Трепетали, словно маленькие флажочки. Я усмехнулся. Пожалуй, если бы у Роркха был свой символ, то он был бы именно таким. Окровавленный кусок кожи на кости, болтающийся на ветру.

Всего тут валялось четыре голых трупа. Возможно все же три, если та размазанная куча требухи и конечностей изначально была одним хантом. Два тела неплохо сохранились, если не считать мужика, чей торс был обглодан до костей. Зато ручки-ножки почти целы. Да и внутренности все на месте. Явно какой-то гурман поработал.