– Дело в том, – продолжал Лука, – что у тебя есть сердце. И сейчас я ставлю на кон свою жизнь.

Жизнь или смерть?

Яэль уже начинала уставать от принятия решений.

– Как быть уверенной, что ты не доложишь обо всём властям, стоит мне повернуться спиной? – спросила она.

– Я рассматривал такой вариант, – сказал Лука с бесстыдством, как мог только он. – Но твоё лицо… оно… не твоё. Если я притащу тебя обратно в таком виде, кто мне поверит?

Жизнь? Или смерть?

Смерть? Или жизнь?

В списке смертей Яэль и так уже немало имён, незачем вписывать ещё и имя Луки Лёве.

– Снимай одежду, – приказала она.

Лука ухмыльнулся, стягивая куртку и принимаясь расстёгивать форму, под которой была мокрая белая майка.

– Не всю, – возмутилась Яэль, прежде чем он успел стянуть и её. – Только самое заметное. Свастики, Железные кресты, всё, что может тебя выдать.

Лука скомкал снятую форму (коричневую рубашку, нашивки, чёрный галстук и остальное) и швырнул её в гору мусорных пакетов. Два Железных креста – кульминация почти сорока тысяч километров, пяти лет жизни Луки – последовали за ней, приземляясь между объедками и рваной бумагой. Победоносный оставил только куртку, перекинув её через плечо.

– Так сойдёт? – поинтересовался он.

Яэль бегло его осмотрела. Ни партийных орлов, ни свастик… На Бал Победителя он надел свои мотоциклетные ботинки вместо стандартных сапог Гитлерюгенда. Яэль сделала заметку на память: кажется, Лука Лёве никогда не был хорошим мальчиком, подчиняющимся правилам. Его выделяющаяся куртка (сшитая из старой коричневой кожи, в то время как у всех остальных участников Гонки Оси они были одинаково чёрные) была тому доказательством. Лука не снимал её последние три гонки. Наверное, у «Рейхссендера» на несколько лет вперёд накопилось кадров, где Лука Лёве щеголяет в этом самом наряде.

– Куртка? – Яэль указала на неё кивком головы.

– Остаётся.