Рядом матерился промокший до нитки Лягух. Он поливал на чём свет стоит Генерала и его приказ - покинуть технику, и это - перед таким ливнем.

Тело, правда, быстро нагрело одежду, и она стала хоть и мокрой, но тёплой, ветра не было. Рация опять приказала долго жить.

- Надо переодеться, - многообещающе сказала Алёна.

- Побежали в наш кунг.

И мы рванули к камазу. Заперлись и начали переодеваться...

Во время переодевания даже не поняли, что уже некоторое время движемся.

Я выглянул в окошко. Мы останавливались возле Пилона.

Вернее сказать, возле большой груды разбросанных по полю бетонных блоков. Некоторые отлетели метров на двести.

Алёна была уже одета, и мы вышли. Гипертрофированные руины некоего, Стоунхенджа окружали нашу колонну. Змеёй эфой, вползшей в этот "сад камней". Правда, тут, в отличие от настоящего сада камней, в котором, где бы ты ни стоял, всегда не видно одного камня, здесь было не видно - девяносто процентов камней.

Я заметил стоявшего рядом с водительской дверью Лягуха. Он, засунув руки в карманы, ничего не бормотал себе под нос, как это обычно делал, а просто смотрел на картину разрушений. Он глянул на меня и сказал:

- Пульсон.

Рычали двигатели машин, кто-то поехал вдоль леса, собирая уцелевших. Часть колонны двинулась догонять бежавших в Хрущёвку.

Втроём мы разделили остатки живца из моей фляжки. Я вдохнул ночной, прохладный и влажный воздух. Глянул на чужие звёзды. Алёна сбоку приобняла меня.

Зашипела рация Лягуха:

- Лягух, говорит Святой. Калина со Стекловатой у тебя в машине?

- Рядом стоят.

- Пусть к трейлеру внешников подойдут, мы их там ждём.

- А что такое?

- Да наши офицеры в масках, скоро засуецидятся от этих противогазов.

Я громко сказал рядом с микрофоном: