«А чего ее почитать-то, – думает, наверное, он, – баба как баба, которой к тому же надо сделать ребенка.»

Кстати, ребенка делать они решили прямо здесь и сейчас – как говорится, не отходя от кассы. Как только вопрос с Зевсием был окончательно решен, Афина немного пошушукалась сперва с отцом Александром, потом с Афродитой и Лилией, после чего две последние быстро удалились, а сама она принялась о чем-то тихо разговаривать с Серегиным.

И вот, когда эти двое, так сказать, удалились под сень дерев, я не удержалась и быстренько схватилась сознанием за парящего в вышине стервятника. Ну вот такая я любопытная, и ничего не могу с этим поделать. Они-то думали, что там, в кустах, их не видно и не слышно, а я все великолепно видела с высоты, ведь у стервятников такое острое зрение. Сначала я недоумевала – что же задумали Афина и Серегин, ведь, кроме них, на поляне присутствовал какой-то агрегат и еще два человека. Желая рассмотреть эту сцену поближе, я заставила птицу по пологой спирали опуститься пониже, туда, откуда сцена будет видна во всех подробностях. Я знаю, что подглядывать нехорошо, особенно за тем, что делают мужчина и женщина, оставаясь наедине, но ничего не могу с собой поделать – как всегда, любопытство гонит меня туда, где я лучше бы никогда не побывала.

Нет, за папенькой с маменькой в их родительской спальне я никогда не подглядывала. Первый раз в жизни это произошло в пятнадцать лет, совершенно случайно, когда я проходила мимо гаража, где стоял папенькин черный Луцкой-классик – солидный и элегантный, как танк во фраке – и через приоткрытые ворота увидела, как его водитель Антон Сидорович, которого в семье по старинке предпочитали называть кучером, махает маменькину грудастую горничную Таньку, посадив ее широким задом на рабочий верстак. Раскрасневшаяся и растрепанная Танька закинула ноги на плечи своему кавалеру и протяжно подвывала на одном тоне, пока тот двигался, такой же солидный и невозмутимый, как и его авто.

Я не стала досматривать эту сцену и немедленно убежала оттуда, не сказав впоследствии никому и ничего, потому что, если бы об этом случае узнали папенька с маменькой, то Таньку выгнали бы без рекомендаций, а Антону Сидоровичу сделали бы строгое внушение, чтоб не блудил в доме, в котором живет. А он у нас был заслуженный – служил императору на дальних рубежах, участвовал в горячих делах, два раза был награжден солдатским Георгием, один раз был ранен, а один раз горел в своей боевой колеснице, но тогда все обошлось. Ломать такому человеку жизнь из-за какой-то блудливой Таньки, которая, скорее всего, сама налезла на мужика, я посчитала неправильным.