— Их привезли утром. Страшная авария с пожаром на трассе М-11. Пострадавших пятеро: две женщины, двое мужчин и один ребенок, — скорее всего, семья. Взрослые умерли в течение нескольких часов, а вот мальчик, весь переломанный и обожженный, продержался еще сутки.

— Жаль, — с горечью и усталостью в голосе сказал главный хирург, отступив от операционного стола. Реанимационные действия ни к чему не привели, мониторы контроля гемодинамики показывали давно очевидное: смерть. Как бы эти хорошие люди в белых халатах ни были привычны к подобному, этот малыш всех заставил прятать влажные глаза.

Наверное, поэтому никто из присутствующих в операционной и не заметил, как у мальчика, уже накрытого простыней, кратковременно и ярко осветились грудь и темя.

Главврач уже успел выйти из бокса, но его догнала операционная сестра, взволнованно сообщив:

— Лев Моисеевич, Лев Моисеевич! Он ожил.

Несмотря на солидность и тучность, хирург без раздумий ринулся обратно в операционный бокс.

— Первый раз такое в моей практике, — тихо заявил он, озадаченно смотря на мониторы. Из задумчивости его вывела все та же расторопная сестричка:

— Лев Моисеевич, как оформлять пациента? У нас на него и данных-то никаких нет.

Старый и опытный хирург думал недолго.

— Запиши Феникс Алексей Львович. Потом, когда придет в сознание, разберемся.

Но ни через месяц, ни через два, даже через год не разобрались. Не сделал этого и детдом, куда определили Феникса после выписки из больницы. По большому счету он был никому не нужен: двенадцатилетний мальчишка, потерявший память и приговоренный к инвалидной коляске.

***

Прошло десять лет.

Куинс, Нью-Йорк, Аэропорт имени Джона Кеннеди

Оранжевый раскаленный диск стоял в зените. Жарко. Но разве бывает что-нибудь лучше запаха перемен? Взбитого из свежего ветра с Гудзона, разогретого асфальта и нескончаемого шума международного аэропорта.

— Алеша, ты уверен насчет Москвы и коляски? — спросила роскошная афроамериканка телосложения плюс сайз, крепко приобняв белобрысого бледного красавца на заднем сиденье такси.