— Наши скафы выдерживают попадания лазеров, — сказал Макс. — Пули против них — ничто!

Пехотинец с сомнением покачал головой.

— И всё же, мы ещё не победили.

— Да пошли вы! — раздражённо проворчал танкист и с трудом поднялся. — Если так боитесь, то подайте на увольнение.

— Наверное, хорошо сидеть в танке, да, Артур? — бросил Макс. — Можно быть чертовски храбрым.

— Что ты сказал?! — танкист развернулся лицом к говорившему, — А ну, повтори!

— Хватит! — пехотинец встал и начал теснить Артура к выходу. — Мы все раздражены.

— Ни черта подобного! — огрызнулся тот. — Я спокоен! Слышишь, ты!? — крикнул он Максу. — Я спокоен!

— Давай-давай! — сказал пехотинец, выставляя его за дверь. — Топай!

Танкист громко выругался и вышел.

— Думаю, нам тоже хватит, — заметил пехотинец, возвращаясь к стойке бара.

Макс кивнул.

— Допьём и по казармам, — сказал он, поднимая кружку.

— Правильно, — согласился пехотинец и залпом опрокинул свой ром. — Вот ещё что, Макс, — добавил он вполголоса, — незачем вести такие разговоры с личным составом. Ты же знаешь, все и так на нервах из-за этого проклятого леса, а ты подливаешь масла в огонь.

— Заделался секуристом, что ли? — поинтересовался Макс беззлобно.

Пехотинец поморщился.

— Не неси чушь, ты же меня знаешь! Просто кто-то может истолковать твои слова превратно. Разве ты для того рвался в армию, чтобы вылететь из-за какой-то ерунды?

Макс пожал плечами. Пехотинец был прав, но ему не хотелось делать вид, что всё в порядке, и предстоящая операция — плёвое дело. Их отправляли в пекло, в мясорубку, и это был акт отчаяния — командование жертвовало лучшими частями, чтобы смять сопротивление тех, кто оказался Федерации не по зубам. Макс не считал себя расходным материалом и заниматься аутотренингом не собирался — поэтому его раздражало стремление других надеть розовые очки и делать вид, что их ждёт рядовая операция.

— Извини, — сказал он пехотинцу. — Я знаю, ты не стукач и просто беспокоишься за меня. Только чего будет стоить моя лояльность после того, как я сгину в Минтийском лесу?