Как я убедился, мебель Дорожкин не перетаскивал.

– Это даже забавно, – весело говорит он. – А что за люди хотят задать мне вопросы?

– И это тоже неважно. Постарайтесь понять: вопросы к вам, не ко мне. Я задаю, вы отвечаете. Доступно?

– Вполне. Только почему вы решили, что я буду отвечать?

– Потому что у вас нет другого выхода. Мы, – я говорю «мы», чтобы это звучало представительнее, ведь такие люди совсем не боятся одиночек, – знаем о вас все.

– Все и так обо мне все знают, – презрительно кривится он. – Я не какой-то там с улицы, я – власть. Мои фотографии в каждой городской газете, если вы вдруг не знаете.

– Все знают первого заместителя городского мэра Эдуарда Константиновича Дорожкина. Здесь я согласен. Но кто знает о юноше с горящим взором Эдике, который в восемьдесят седьмом изнасиловал старшеклассницу? Может, об этом знает ваша супруга Сонечка?

– Рыськин слил? Этот старпер еще жив? – равнодушно интересуется Дорожкин. – Не было ничего такого. По обоюдному согласию все было.

– Две тысячи советских рублей стоило обоюдное согласие.

– Точно, Рыськин!

– В девяносто пятом вы убили своего партнера. Напомнить, как его звали?

– Слушай, не знаю, как там тебя… Ты кем себя мнишь? Это случайность была, Глеб на охоте сам в себя выстрелил! Тебя там не было, а был только я. Так что не выдумывай!

Да, так дело не пойдет. Миниатюрная видеокамера в очках, исправно записывающая разговор, пока фиксирует только отрицания, а не признания. Но то, что он лжет, красноречиво подтверждают и «Распознавание лжи», и строчка из списка преступлений в его профиле. Придется надавить.

– Ладно, тогда о делах не столь отдаленных по времени. Начнем с самого свежего. – Я достаю прихваченную с собой пухлую папку, забитую бумагой, и делаю вид, что зачитываю с нее. – Совращение несовершеннолетней Ирины Гончаренко… Контракт на постройку стекольного завода… Распределение земельных участков… Стройка детской поликлиники…

Я цитирую список его преступлений, не забывая упоминать о каждой из статей уголовного кодекса, и чем дальше в прошлое захожу, едва сдерживая бешенство и возмущение, тем больше вытягивается его лицо. К две тысячи пятнадцатому году он издает горловой звук и резко прыгает на меня. Обхожусь без героических способностей. Уклоняюсь, встречаю правой в скулу, левой в живот, коленом в нос. Наклонившись, зло шепчу:

– Тебе, тварь, обычных женщин мало? Что же вас всех так на малолеток тянет? Шею сверну, если сам не начнешь рассказывать!

Гнусавя себе что-то под нос, он, стоя на четвереньках, быстро перебирает ногами и руками, переползает на кровать и жмется к стенке, подальше от меня.