В объявленный день МАФУСАИЛ ЗООФИЛОН XIX в последний раз обратился к собравшемуся в холодильнике экипажу «Магнитудо»:
— Комбинаторика моих мыслей замыкается, друзья, так что пришла пора уходить: мне — в пустоту, вам — к тщетной жизни. Кто из нас идет к лучшему, того наверняка не знает никто. Думаю, однако, что среди всех миров лишь пустота, в которую я преображусь, является совершенной.
— Но это абсурд! — вдруг запротестовал брат Есида, нарушая свой обет молчания. — Капитан, прошу вас, сделайте что-нибудь!
Тихон Ио не дрогнул и продолжал молчать.
— Это нечто не думает, это всего лишь программа, которая зависла, — заявил ксендз профессор Вабулис. Из уст стоящих в холодильнике людей вылетали облачка пара. — Это лишь пустота болтает и пустота из пустоты в пустоту превращается.
— А ты не смейся над этой пустотой, ведь она над тобой не смеется, — сказал компьютерный голос, а потом из динамиков донесся только тихий треск.
На экране высветилось сообщение, подтверждающее самоликвидацию МАФУСАИЛА:
Якуб Новак РИЧ (пер. Сергея Легезы)
Якуб Новак
РИЧ
(
Дом в Игровом Городе. Grateful Dead
Боже, столько напряжения. Хватило бы одного фальшивого жеста, одного неверного движения, и материализовалась бы A-Бомба: там, между ними, точнехонько ухреначив посредине, сметя с поверхности земли не только весь Игровой Город, но и половину Залива. Столько напряжения.
Они сидели в полумраке. Утро или вечер, не были уверены.
Они сидели в зале, друг напротив друга. Рич — в вытертом кресле, красном и воистину огромном, смердящем потом, пивом и чем-то еще — сладким и тошнотворным одновременно, связанным с болью живота и тайской жратвой. Луиза на тахте, прикрытой псевдоиндейским покрывалом, полным угловатых оленей и елочек.
У Рича — большого чувака в большом кресле — за спиной весь зал и весь остальной Дом, закоулки и сокровища, непредвиденные, но свои, частично, по крайней мере, освоенные.
Луиза избегла его взгляда. Непроизвольно оглянулась через плечо, надеясь на невесть что. За ней уже была лишь стена.
Жара и пот. Старый вентилятор дребезжал над головой неравномерно и тихо, словно Дом Рича порыкивал, что, мол, ее не любит.