На улицах Нового Уренгоя необыкновенно много людей. Это множество людей необыкновенно часто улыбаются друг другу. Улыбаются по всякой ерунде, от которой, пока шла война вторжения, только недовольно поморщились бы, а сейчас тянет улыбнуться. И губы неудержимо растягиваются и в уголках собираются морщинки. Поднимаешь глаза и видишь, что ты не один такой, непонятно странный, а все вокруг такие же странно весёлые. И улыбаются друг дружке по поводу, а иногда и без. И какое-то весёлое, приподнятое настроение как будто плывёт над головами людей по улицам, проникая в окна и двери.

Говорят, что в других городах абсолютно также. Что люди улыбаются друг другу и в Мурманске, и в Якутске, и в самом крохотном посёлке, на самой отдалённой ферме-теплице, в добывающем карьере, обогатительном комбинате и на граничной заставе. Но Горазд сейчас находится именно в Новом Уренгое и потому может засвидетельствовать, что здесь именно так. А в других местах, кто знает, говорят, что не хуже.

Город казался светлым. Вроде бы тот же, что и раньше, но почему-то сейчас смотрится необыкновенно светлым. Из-за солнца, или из-за настроения, или из-за того и другого одновременно? Заполненные людьми улицы. Прохожие то и дело улыбаются друг дружке. И Горазд улыбается им в ответ и собирает улыбки сам. Особенно от девушек. Новенькая форма идёт ему. Пожалуй, как бы не больше чем свежее, новое звание. Теперь он старший лейтенант, прыгнул сразу на пару позиций, из младших в старшие, пропустив просто лейтенанта. И как тут не улыбаться в ответ на улыбки встречных девушек или на мазнувший по щеке солнечный луч?

А вот идущий рядом Николай, как обычно, хмур. Они с Гораздом будто два зеркала в яркую солнечную погоду. Только зеркало Золотилова вымазано чёрной краской, а зеркало Горазда ярко сверкает, разбрасывая солнечные зайчики от улыбки пережившего год войны семнадцатилетнего старшего лейтенанта бронетанковых войск.

Это даже как-то неприлично быть хмурым в такой замечательный день и Горазд украдкой пихает Николая. Тем более тот, по итогам их иномирной одиссеи, стал капитаном. Понятно, конечно, что когда-то он был целым майором и после разжалован из-за того, что позволил инфералам присоединиться к своему отряду до того, как вышел приказ, разрешающий взаимодействие с инфералами иными способами, кроме немедленного расстрела на месте. Но зачем хмуриться? В самом деле, не ожидал же Золотилов, что его немедленно сделают генералом, вручат его заботам танковую армию и пошлют освобождать сразу Москву, не размениваясь на остальные города?