– Право, было бы невежливо разочаровать столько людей, – заметил я. – Всем спасибо.

И поднялся из-за стола.

Нас провели в камеру, соседнюю с помещением для казни. Мне оставалось около часа. Я улыбался. Мои спутники пытались шутить, но получалось слишком натянуто и неестественно.

– Не вешайте нос, – сказал я. – В конце концов, я это честно заработал.

– Если бы смертной казни не было, ее бы надо было придумать, – заметил Ройтман, и смысл этой фразы я постиг только годы спустя, когда он начал объяснять мне биохимию того, что со мной происходит. Гормональный фон, который наблюдается перед казнью, можно искусственно скопировать. И человек у вас в руках: кается и рыдает. Жесткий метод, но в блоках, начиная с D, применяют.

Я не рыдал, я смеялся.

– Анри, давайте введем успокоительное, – уговаривал Алексей Тихонович.

– Нет, – сказал я. – Что, плохо выгляжу?

– У всех разная реакция. Или давайте дойдем до биопрограммера, до обычного, будет легче.

– Нет, обойдусь.

Он вздохнул.

– Самое обидное, что вся наша работа коту под хвост, – сказал он. – Угроза смертной казни может привести человека к раскаянию, но ее осуществление перечеркивает результат.

– С христианской точки зрения смертная казнь вообще бессмысленна, – сказал отец Роже. – Если человек раскаялся, убивать его незачем, если же нет – вообще нельзя, надо дать возможность покаяния.

Следующие полчаса я говорил со священником. Жанну и психологов я тоже попросил остаться – ничего нового для них я не сказал.

А потом меня вызвали в экзекуционную камеру. Туда я должен был войти один, не считая тюремщиков.

– Счастливо оставаться, – бросил я моим провожатым.

Меня фиксировали к столу, и дымка на стекле начала рассеиваться. Там за прозрачной стеной я увидел полсотни лиц ненавидящих меня людей.

Мне прочитали приговор.

– Сказать что-нибудь хотите? – спросил начальник Центра.

– Да. Я очень сожалею, что погибли люди, я не хотел этого. Но Тесса должна быть свободной, надеюсь, что мои соратники продолжат мою войну и одержат победу.