– Угу. Видишь, не страшно совсем. Правда? – Скрипач подсел к ней, взял за руку. Она улыбнулась.
– Такое вкусное мороженое… и такие звезды яркие… Ит, прости, что я в майке… я стесняюсь…
– Всё в порядке, – успокоил Ит. – Ты сейчас поспишь, и всё будет хорошо.
Глаза Эри закрылись.
– Минута, – произнес Скрипач.
– Хотя бы две, – возразил Ит.
– Сойдемся на полутора, и поехали.
***
Разумеется, один из сидевших в соседней квартире соглядатаев был врачом – конечно, Карин не мог не подстраховаться – но у врачей Санкт-Рены были свои методики, про которые врачи официальной могли и не знать. С точки зрения этого врача Ит и Скрипач работали сейчас строго по схеме гибера, но – он не мог полностью отслеживать химию составов, которые они взяли с «Горизонта». И сравнивать маркировки он тоже возможности не имел – просто потому, что маркировки Скрипач за утро просто сменил.
Конечно, он догадается, что они делают что-то иное.
Но догадается слишком поздно.
На это и был расчет.
– Ну отключайся же ты, – пробормотал Скрипач. – Ит, она до сих пор работает…
– Вижу, – отозвался Ит. – Рыжий, давай окно настежь. Такое ощущение, что самой малости не хватает.
Гибер, но уже не гибер – они ждали момента полного выключения второй системы, чтобы увести тело Эри еще дальше, под полную замену крови, под консервацию… Ит чувствовал, что они вдвоем сейчас делают что-то если не запретное, то очень страшное. Нельзя лечить своих, по всем канонам, по всем негласным правилам. Никогда нельзя лечить своих… она – своя? Да. Да, да, да, она именно своя, поэтому…
Лечить нельзя.
А то, что мы сейчас делаем – можно?
На всех крупных сосудах – двухуровневые блоки замещения, вены открыты, кровь на девяносто процентов эвакуирована и уведена в хранилище. Нет, Эри, в таком состоянии тебя никто, кроме нас, не увидит – а мы постараемся не вспоминать никогда, что видели тебя такой. Тело, как полупрозрачный белый мрамор, неподвижная маска вместо живого лица, и холодный ветер из открытого окна треплет твои короткие волосы…
– Есть, – хрипло произнес Скрипач. – Встала.