Самер мог поговорить с тем, жестко, возможно даже очень жестко, и подставить под большие проблемы мог легко. Не мороча себе голову этическими вещами.

А этого – не мог, душа не лежала. Именно сейчас лейтенант понял Эрику – своих, пусть и суки конченные, очень сложно отдавать на суд, под неприятности подставлять. Им веришь, ими дрожишь, как собой, и так хочется стряхнуть все наветы и грязь, чтобы обелить хоть в собственных глазах, уважать себя в них, а их в себе. Ведь свои, часть тебя – все проблемы и беды – вместе, слезы и смех, недоразумения и проступки – тоже вместе. Одно они.

– Давай сами как-нибудь разберемся? – предложил миролюбиво и вполне по-дружески.

Эрлан оглядел его и, как не хотел пойти к Маэру и закончить тему с разрывом уз, решил все-таки отложить свое дело на пару минут ради дела Самера.

Кивнул:

– Куда?

– К нам. Чтоб не мешали и лишние ушки не грелись.

Уже в своей комнате он вынул руку из кармана и раскрыл ладонь, выказывая три однотипных пластины светлому. Тот рассматривал их спокойно и недолго. И перевел взгляд на Самера:

– И?

В глазах ноль реакции, лицо безмятежно. Сабибор понял, что чего-то не понимает, и закрались сомнения, что очередная версия окажется бредом.

– Один мой, а два… твои.

Эрлан бровь выгнул, взгляд стал недоуменно-вопросительным.

– Тихорецкая и ее друг, – заявил прямо и сжал нанолы в ладони.

И опять никакой реакции, словно фамилия ему ничего не говорила. А может и правда – не знал ни имени, ни фамилии.

– Ты на красной стороне был? – встал рядом с Эрланом Радишь, руки на груди сложил.

Мужчина кивнул.

– Задание дядя дал?

Лой отвернулся: какая разница?

– Понятно. Задание было убрать двоих, верно?

Эрлан перемялся с ноги на ногу, рассматривая носки сапог и, вот вскинул взгляд: "допустим".