— А задержания?

— Будут имена — будут задержания, — отчеканил Дауров.

— Мне передают, что в городе задерживают восемнадцатилетних мальчиков, — сказала Ромеева. — Родители пишут, что они не могут быть ни к чему причастны.

Нагорный расположил руки перед собой так, словно держал воображаемый мяч или еще что-нибудь круглое или цилиндрическое, и слегка рубанул ими воздух (воображаемый мяч летит на пол, отскакивает и к Ромеевой).

— Так, — сказал он, — во-первых, восемнадцатилетние мальчики бывают очень даже причастны. Вот рядом со мной сидит восемнадцатилетний мальчик, который причастен к этому делу, правда, с другой стороны. И если бы не он, Хазаровского бы уже похоронили. Во-вторых, Ройтман предостерегал меня от того, чтобы мы отправляли к нему за кухонные разговоры. Даже если тема кухонного разговора убийство императора, пока участники не начали оружие закупать — это не криминал. И никто естественно за это в ПЦ не отправит. Ну, в клуб походили. Так что, если родители уверены, что кроме клубных бесед их дети ни в чем не участвовали, им не о чем беспокоиться. Отпустим. Ситуация хуже, если участники знали о готовящихся убийствах. Есть такая статья «Недонесение о готовящемся террористическом акте». Это не к Ройтману, конечно. Но это к Старицыну. На месяц где-то. Неприятно, но не смертельно. Тоже, в общем, не повод для истерики.

— Саша, вы действительно считаете, что за «недонесение» надо отправлять на психокоррекцию?

— Да, считаю. И это очень просто. Ситуация понятна, конечно. Если он донесет о теракте, он предаст своих товарищей. А если не донесет, на его совести будут жизни людей. Если бы мы головы рубили, эта моральная дилемма была бы неразрешима. Но мы отправляем на психокоррекцию. Посмотрите, человек, который выбирает не доносить, на самом деле считает, может быть, на подсознательном уровне, что несколько неприятных месяцев для его друзей, это хуже, чем смерть не столь ближних. Неправильно ведь, согласитесь.

— То есть надо пройти курс психокоррекции?

— Просто необходимо.

— Артур, а теперь к вам вопрос, — обратилась ко мне Ромеева. — Это ведь с вас все началось?

— Расследование, — кивнул я. — Пожалуй, да.

— Как это было? Расскажите?

— Саша, — спросил я. — Могу я рассказать? Я тайну следствия не разглашу?

— О Салаватове? Уже не разгласишь. Можешь.

— Думаю, он счел, что я к нему стажировку пришел пересидеть, а не работать, — начал я. — А потому спокойно дал мне читать дело Федора Привозина. А я прочитал. И там такие белые нитки торчали во все стороны, что дальше некуда. Я был в шоке и поделился с Сашей впечатлениями. И мы начали все перепроверять.