— Нет.

— Анри, Хазаровский тессианец и либерал. Любой другой император на его месте, даже Нагорный, был бы к тебе менее лоялен.

— Да, я понимаю.

— Анри, ко всему прочему он взял на себя выплату твоих гражданских исков астрономических. Мало, да? Да ты на него молиться должен.

— Как скажете, Евгений Львович. Вот сейчас приземлимся, выйдем, куплю портрет, поставлю свечку и буду молиться.

Ройтман вздохнул.

В Беринге мы пересели в миниплан до Чистого.

Приземлились возле маленького неказистого поселка. Спрыгнули на каменистую землю.

— Все обретается по вере, — сказал отец и резко опустил на землю черную дорожную сумку. — Я всегда хотел, чтобы народ решал. Народ решил.

Мы присели на валунах, покрытых заплатами рыжего лишайника. Я, Ройтман и отец между нами.

Было холодно, по нему клочьями летели серые облака над такими же серыми сопками.

— Это лето, да? Здесь солнце вообще бывает? — поинтересовался отец, глядя на небо.

— Анри, — сказал Евгений Львович, — еще раз, с юридической точки зрения положение улучшилось. Грех жаловаться.

— Угу! Зато с фактической…

— Я идиот, — сказал я. — Кто меня за язык тянул!

— Да, ладно. Ты хотел мне помочь. В конце концов, действительно, ситуация теперь совершенно законная, а была непонятно какая. Был формальный смертный приговор — стала фактическая ссылка в место, напоминающее Аид.

— Анри, — утешал Ройтман. — Сеть есть, общаться можно, книги писать можно, будут проблемы… любые — сразу связываешься со мной. А по поводу солнца — возьми, пожалуйста.

Евгений Львович протянул отцу коробку явно медицинского вида.

— Сейчас принимай по одной таблетке в день, с ноября — по две, утром и вечером.