Прислуга осторожно переодела хозяйку в сухое бельё, сменила простыни, слуги вымыли полы, унесли стол.

Я сидел рядом с Пелагеей, наблюдая за её состоянием. Тут момент тонкий есть. Когда пациент от наркоза отходит, его тошнит часто, иногда может вырвать. Помочь тогда вовремя надо, чтобы рвотными массами не захлебнулся. Но нет, обошлось, видно – крепенькая Пелагея была. Отошла, очухалась от опия. Поташнивало немного – и всё.

Меня узнала, прошептала:

– Лекарь, ну как всё прошло?

– Самое страшное, Пелагея, уже позади. Поправишься – ещё бегать будешь.

– Слава тебе, Господи!

Пелагея заплакала.

– А вот плакать перестань, не разводи сырость.

– Больно.

– А как ты хотела? Палец порежешь, и то болит, а тут – живот! Теперь поспи, я ещё не раз к тебе зайду.

Я вышел в коридор. Ожидавший у двери слуга сразу повёл меня вниз, в трапезную.

Михаил нервно мерил шагами комнату. Стол был полон кушаний, но купец к еде не притрагивался.

– Ну что?

– Отошла, заговорила, жалуется, что больно.

– Должно болеть. Раз болит, стало быть – живая. Как думаешь, не помрёт?

– Теперь уже точно скажу – нет! Подожди ещё седмицу, она на ноги встанет, а через две – я здесь уже не нужен буду. И снова жена тебя радовать начнёт.

Купец оживился, дотоле хмурое его лицо разгладилось, помягчело.

– Ну дай-то Бог! Устал ты – дорога неблизкая, операция. Покушаем давай.

– Кто был бы против? Проголодался я.

– Серафима! – позвал Михаил. – Неси горячего.