Вечером десятого дня король, как всегда, отбыл на собрание, а мы с Наткой и Гефом сидели наверху, болтая о том-о сем. Вдоволь порасспрашивав нас о нашем мире, подросток сменил тему на более ему интересную, судя по загоревшимся глазам.

— Соня, ты давно знаешь Рета? — спросил он у меня.

— Немного больше вас…

— А расскажи, почему он так говорит?

— Как?

— Смешно, — сообщил Геф и в доказательство заржал, показав большие желтоватые зубы. Натка проворчала:

— Ага, смешнее некуда…

— А почему смешно? — обиделась за короля я. — Он говорит нормально.

— Неа, смешно. Сейчас уже не так смешно, а вначале — очень. У меня был дедушка дедушки, который говорил чуть-чуть похоже…

— А, понятно, — вырвалось у меня, и тут Натка тоже закатилась.

— Представляю, — выдавила она по-русски. — Приходит наше величество к Гефу и говорит ему: «Соблаговоли, отрок, принести яства ко мне в светлицу, а после изыди, не мешай думам моим»…

— Да ладно тебе, Нат.

— А что, не похоже, думаешь? Спорим, это для них звучит именно так!

— Рет очень странный, — вмешался в нашу беседу Геф, которому надоело слушать незнакомый язык. — Но умный, — добавил он с почтением. Я разулыбалась, будто похвалили меня. Натка хмыкнула и поинтересовалась на ломаном варсотском:

— Геф, а что вам этот умный Рет придумал? Как свергать Сьедина будем?

— А-а, — Геф зажмурился от досады и даже стянул с себя свою верную кепку. — У нас много планов было. И я предлагал, и Корант, и Вар, и Кут… Рет сказал, что это все ерунда. Что не получится. А как получится? Мы хотели попробовать, а он не разрешает…

— Почему?

— Много погибнет, говорит. Подумаешь, погибнет! — добавил Геф с таким обиженно-недоуменным видом, будто сам лично гиб каждый день вместо завтрака, обеда и ужина.

— Гм, — сказала Натка, переглянувшись со мной. — Действительно, подумаешь… И что же вы делаете, если он не разрешает вам гибнуть?

— Разве-е-едку, — отозвался Геф, скорчив унылую физиономию. — Смотрим, что делают Сьединовы прихвостни, где они ходят, других людей к нам приводим. Рет говорит, надо, чтобы много, что если нас мало, вообще ничего делать нельзя.