В такие моменты надо что-то почувствовать. Обя­зательно надо почувствовать что-то очень сильное. Ну же! И Маруся почувствовала. Она почувствовала себя деревянной чуркой, у которой нет никаких чувств. Жалость? Злость? Страх? Боль? Давай... Давай же! Хотелось бить себя по щекам, чтобы очнуться. Про­фессор! Смешной, нелепый сумасшедший с соленым огурцом, с папиросами, смеющийся, сердитый... «Ты можешь пройти сквозь стену?» Маруся вспомнила, как чувствительно ткнулась в стенку носом... Губы непро­извольно расползлись в улыбке.

— Тебе смешно?

Маруся посмотрела на Алису. Ненависть и презре­ние.

— Мне грустно, — все еще улыбаясь, тихо ответила Маруся.

Что остается внутри после того, как ты узнаешь о смерти близкого человека? Наверное, любовь. Воз­можно, даже такая, о который ты никогда не подозре­вал, пока этот человек был жив и находился рядом с тобой.

— Убирайся отсюда, — процедила сквозь зубы Алиса.

Маруся кивнула.

Профессор погиб. Ребята вернулись. Предметов больше нет, и смысла в Марусе нет тоже. Смысла во­обще нет.

Маруся вышла из комнаты, даже не посмотрев на Илью и Носова. Ей казалось, нет, она просто боялась увидеть у ребят такой же взгляд, как у Алисы.

Где-то в ангаре все на том же месте переминался с ноги на ногу сиплый студент. Маруся заметила его краем глаза, но оборачиваться не стала.

— Отвезешь меня?

Студент послушно направился в сторону трамвая.

Забрать машину, уехать домой в Москву и потом не­навидеть себя. Таков был план на ближайшую жизнь, а дальше посмотрим.

Маруся брела через пустой сквер и думала. Думать было тяжело — мысли разбегались, словно боялись, что она догонит их и примется перебирать. Навер­ное, где-то в подсознании Маруся не хотела думать вовсе, потому что тогда она должна была бы принять решение, а любое решение означало новые проблемы.

Невыносимо. Невыносимо погружаться в новые про­блемы после всего, что случилось. Невыносимо опять что-то делать и подвергать себя новой опасности. Хо­чется домой. Хочется к папе, рассказать ему все, и что­бы пожалели. Чтобы наконец уже пожалели, а не ора­ли. Чтобы не чувствовать вину за то, в чем в общем-то не виновата. Или виновата? Но виновата в чем? В глу­пости?

Разве можно обвинять в глупости человека, кото­рый и правда глуп?

Маруся села на мокрую скамейку и обхватила го­лову руками. Игра, в которую ее втянули, была ей не по зубам. Она чувствовала себя легким, пустым и бес­смысленным воланчиком, который швыряли из сто­роны в сторону, пинали, топтали и обвиняли во всех грехах, если воланчик вдруг попадал не туда или за­стревал в кустах, улетал на крышу веранды...