— Этот дом все еще стоит на берегу Цюрихского озера. Владение принадлежит потомкам Юнга, и внутрь, увы, никого не пускают. Но, по слухам, до сегодняшнего дня над входом в Башню красуется надпись, высеченная руками самого Юнга: «Холодно или нет — Бог здесь» [36].

Неизвестный выдержал паузу. А потом повторил:

— «Холодно или нет — Бог здесь»… Ты понимаешь?

Усикава покачал головой.

— Нет… Не понимаю.

— Вот и я никак не пойму. Слишком много глубоких намеков в одну фразу напихано. Черта с два растолкуешь. Но Юнгу зачем-то понадобилось выбить это над входом в дом, который он придумал и построил своими руками. И эти слова уже очень давно не дают мне покоя. Смысла их толком понять не могу, но чем больше думаю, тем глубже они в меня заползают. О Боге обычно не размышляю. Я воспитывался в католическом приюте, и особого трепета к Господу никогда не испытывал. Но там всегда было холодно. Даже летом. Или очень холодно, или жуть как холодно — третьего не дано. Если даже Господь где-нибудь и был, любви Его я на себе не ощущал. Но эти слова почему-то запали мне в душу.

Иногда закрываю глаза и проговариваю, снова и снова: «Холодно или нет — Бог здесь». Прости, ты не мог бы повторить это вслух?

— Холодно или нет — Бог здесь… — неуверенно и еле слышно произнес Усикава.

— Что-то я не расслышал.

— Холодно или нет — Бог здесь! — повторил Усикава как можно отчетливей.

Ему представилось, как темнота закрыла глаза, чтобы помедитировать над этими словами. А потом, точно приняв какое-то важное решение, глубоко вдохнула и выдохнула. Открыла глаза и посмотрела на свои руки. В тонких хирургических перчатках, дабы не оставлять отпечатков.

— Прости, — сказали ему еле слышно. С какой-то странной торжественностью. И уже в следующую секунду снова надели ему на голову полиэтиленовый пакет. Стиснули шею резиновым кольцом — так быстро, что и рта не успел раскрыть. Попытался кричать, но не мог выдавить ни слова. Да и кричи не кричи, все равно бы никто не услышал. Почему? — вертелось в голове, замотанной в полиэтилен. Я рассказал все, что знал. Зачем же меня теперь убивать?

В мозгу, готовом взорваться, всплыли маленький дом в Тюоринкане и две дочурки. И еще небольшая длиннотелая собака, которую Усикава никогда не любил. Пес был глупый и шумный. Постоянно грыз в доме ковры и пускал лужи на новенький паркет. Он напрочь отличался от умного, породистого пса, которого Усикава воспитывал в детстве. Но теперь, когда обрывалась жизнь, почему-то вспоминался не он, а именно эта непутевая псина, что носилась по газонам во дворе без каких-либо цели и смысла.