Андрей мрачнеет, молчит, потом нехотя отвечает:

— Был.

— Вы летали на «Як-1» с бортовым номером 17?

— К чему вы клоните, гауптман? — Андрей глядит на меня в упор, исподлобья.

— Как же вы выжили, господин полковник? Вы же сами довернули горящую машину на емкости с бензином!

Андрей некоторое время молчит, потом, словно нехотя, цедит сквозь зубы:

— Вот вы о чем. Значит, вы там тоже были? Сам не знаю, как я уцелел… Видимо, выбросило из кабины ударной волной… Долго лежал без сознания, весь переломанный и обожженный. Через несколько часов Рославль взяли наши танкисты и меня подобрали. Был в госпитале. Ноги сильно обгорели… До сих пор ноют в холодную погоду. А вы где там были?

Я молчу, собираясь с духом. Потом, наконец, решаюсь:

— Я тогда летал на «Мессершмите» с бортовым 106. Вы сбили моего ведущего… А я сбил вас. Впрочем, через минуту меня самого сбили.

— А это уже был я! — говорит Сергей.

Несколько минут мы все трое смотрим друг на друга. Потом Андрей говорит:

— Доставай, Серега, коньяк, а то гауптмана наш спирт совсем уложит. Это же надо! Расскажешь кому — не поверят. Какие все-таки тесные дороги у войны!

Время Великое! Андрей, если бы ты знал, какова истинная вероятность такой встречи, ты изумился бы еще больше. Сергей наливает коньяк и открывает банку тушенки:

— Давайте выпьем за эту необычную встречу!

— Нет! — возражаю я. — Давайте выпьем за эту войну, вернее, за то, что она кончается. За то, что она несколько лет заставляла нас убивать друг друга, но никак не смогла этого сделать. Значит, она не всесильна. А раз так, то пусть она сгинет во веки веков!

— Аминь! — подхватывает Андрей, — Вот за это и выпьем. Хороший тост, Курт! Закусывай, закусывай получше. Небось, в рейхе сейчас такой тушенки-то нет?

Я киваю и ем из пододвинутой ко мне банки.

— А что с вами было дальше? — интересуется Сергей.

— После госпиталя меня направили в другую эскадру, и к «Нибелунгам» я уже не попал.

— Ваше счастье, — хмуро улыбается Андрей. — Примерно через год под Белгородом «Молнии» схлестнулись, наконец, с «Нибелунгами» насмерть. Бои шли почти три недели. Мы потеряли примерно треть состава. Но от «Нибелунгов» не осталось и десятой части. Их расформировали.