— Приятного аппетита!
Платонов смотрит на плов, как на касторку. Я усмехаюсь:
— Не извольте сомневаться, это вполне съедобно и даже вкусно.
Беру ложку и снимаю пробу:
— Конечно, вкусно! Прошу! — я протягиваю ложку Платонову.
Тот недоверчиво берёт её и осторожно пробует плов. Глаза у него лезут на лоб, и он начинает наворачивать с аппетитом изрядно изголодавшегося человека. Спохватывается он только, когда ложка начинает цепляться за дно котелка.
— А вы?
— Обо мне не беспокойтесь. Матросы же сказали вам, что я только что поел. Ещё нужны доказательства?
Платонов молчит, и я выхожу из себя:
— Послушай-ка, Максим Петрович! В конце концов, я ведь могу с вами здесь и не разговаривать, а сделать вот так.
Я делаю угрожающее движение правой рукой. Платонов пытается схватить маузер, но тот уже в моей левой руке и смотрит прямо ему в лоб. Правой рукой я беру свой автомат.
— Вот, теперь, — говорю я, — одной очередью я прикончу матросов, что стоят за дверью и пристрелю вас. Потом возьму пулемёт и в упор расстреляю ваш отряд. И если бы я был белогвардейцем, я бы так и сделал…
Платонов, пока я говорю, медленно встаёт. На лице его ни страха, ни растерянности, только ненависть.
— Но я же этого не делаю! — договариваю я и бросаю пистолет на стол, а автомат на землю.
Махнув рукой, я снова сажусь на скамейку и, не спрашивая позволения, беру со стола комиссарский кисет и сворачиваю самокрутку.
— Какие ещё нужны доказательства? Да если на то пошло, мне и оружия-то не надо, чтобы с вами справиться. Зовите ваших матросов с винтовками, и вы увидите, как я успокою их голыми руками. Только, лучше не надо. Не дай Время, кости им поломаю, ущерб вашему отряду нанесу.
Платонов смеётся:
— Ладно, Николаич, успокойся, не горячись. Убедил ты меня. Не оружием своим и не этими фокусами убедил. Убедил ты меня вот, этим, — он показывает на пустой котелок, — ещё тем, что оружие сейчас бросил. А больше всего, знаешь чем?
— Чем же? — спрашиваю я и затягиваюсь махоркой.
— А вот этим самым, — он показывает на мою самокрутку, — Уж больно ты её мастерски крутишь, да и куришь махру, что твой «Дюбек». Офицерьё так не может.