Лучше бы он не говорил о чине майора. Рауль Солано прекрасно знал, что это уже предел. Все сотрудники «Омеги», получавшие чин полковника, переживали это событие не более чем на три-четыре недели. Знал Солано и то, что аналогичное задание получат ещё пять-шесть сотрудников. И эти сотрудники, не задумываясь, ликвидируют его самого и завладеют документами Черны, если хоть что-то заподозрят. Хотя, при осложнениях они могут прийти на помощь. Но мне, Матвею Кривоносу, лучше было рассчитывать только на свои силы.

Проникнуть на борт «Генерала Гранта» не составляло особого труда. Конечно, пароход мог принять на борт далеко не всех желающих, и за день до отправления цена билетов в трюм и на палубу достигла астрономической величины. Но разве это было серьёзным препятствием для лейтенанта «Омеги» и хроноагента первого класса? За три часа до отправления некий Фрэнк Дулитл, коммерсант из Филадельфии, приехавший в Европу в расчете половить рыбки в мутной послевоенной воде, обладатель отдельной каюты на «Генерале Гранте»; смертельно пьяный оказался запертым в погребе невзрачной таверны. А его билет перекочевал в карман Рауля Солано.

В порту творилось такое, что светопреставление можно было сравнить с этим лишь с очень большой натяжкой. Пассажиры проходили через тройной кордон. У самых сходен и вдоль всего причала, вплотную к пароходу, стояли наряды американской морской пехоты. Они проверяли билеты и лупцевали дубинками и прикладами прорвавшихся безбилетников, не потерявших надежды уехать в Америку «зайцем». Метров на тридцать дальше от парохода расположилась цепь шведской военной полиции. Они следили, чтобы на пароход не проникли военные преступники. Впрочем, список этих преступников был весьма обширен, а альбом с их фотографиями был так велик, что полковник Суареш мог без всякого риска пройти через шведский кордон. Миновав цепь морской пехоты США, он мог уже вообще ни о чем не беспокоиться. Вышедшая из войны, Америка не подписала конвенции о преследовании, розыске и выдаче военных преступников. При этом она ссылалась на свои демократические свободы и приверженность правам человека, среди которых не последнее место занимало право на политическое убежище. Это не помешало американскому консулу в Виго обзавестись списком упомянутых преступников и альбомом их фотографий. Лицам, имевшим счастье оказаться в этом списке, билеты продавались в десять-пятнадцать раз дороже. Америка — практичная страна. Она делала бизнес на всём, в том числе и на военных преступлениях.

А на самых дальних подступах располагался ещё один кордон: самый плотный и самый страшный. Это были те, кто не сумел приобрести в консульстве заветный билет. Со всех сторон слышались крики: «Дон! Дон! Плачу любую сумму! Дон! Ради всего святого! Возьмите меня, буду вашим вечным рабом!» Это были просьбы. А были и требования, и угрозы. Тем, кто не поспешил на пароход заблаговременно, стоило большого труда пробраться через эту массу желающих уехать. Можно было запросто расстаться с жизнью или, по крайней мере, стать калекой. Мелькали ножи, кастеты и цепи; под шумок к самому носу совали стволы пистолетов. Некоторые пассажиры, послабее, попав в кольцо, сдавались и покупали себе жизнь ценой заветного билета. Мне же все эти просьбы и угрозы были безразличны. Я шел через толпу, как ледокол через слабый лёд. Пытавшиеся меня остановить, уразумев, с кем они имеют дело, быстро расступались. И таких личностей, вроде меня, было не так уж и мало. Во всяком случае, полковники Суареш и Сааведра и их боевики проникли на пароход без проблем.