К полудню мое нетерпение возросло. Я торопливо проглотила жаркое из крольчатины с гарниром из вареного ячменя. Мэтью вел себя так, словно он вообще никуда не собирался. Он лениво потягивал вино и на латыни расспрашивал меня о том, как прошло утро. Он еще смел ехидно улыбаться!

– Если ты пытаешься меня рассердить, ты близок к успеху! – бросила я ему после особо заковыристого вопроса.

– Refero mihi in latine, quaeso[58], – профессорским тоном произнес Мэтью.

Я бросила в него хлебной коркой. Он засмеялся и пригнулся.

Генри Перси прибыл вовремя. Ловко поймав корку одной рукой, он без комментариев положил хлеб на стол, безмятежно улыбнулся и спросил, готовы ли мы выйти из дому.

Едва мы вышли из арки, невесть откуда появился Пьер и, стараясь держаться незаметно, зашагал по улице. Его правая рука сжимала эфес кинжала. Мы свернули в сторону города. Я подняла голову. Передо мной высилась громада собора Святого Павла.

Мы медленно шли к собору. Мои уши привыкли к разноголосице и могли вычленять отдельные звуки. То же происходило с красками и запахами. Ноздри улавливали дивный аромат пекущегося хлеба. Он сменился кисловатым запахом угля, затем дымом от горящих дров. Пахнуло чем-то хмельным. Из-за вчерашних дождей размокшие кучи мусора исторгали отвратительное зловоние. Ветер принес запах мокрой шерсти. Я вбирала в себя все эти запахи. Прежде я самоуверенно заявляла студентам: «Если бы вы перенеслись в прошлое, вас бы тут же стошнило от смрада». Действительность показывала мне, что это совсем не так. По крайней мере, в конце декабря.

Наша маленькая процессия привлекала всеобщее внимание. Мужчины и женщины бросали работу и смотрели нам вслед. На нас пялились из окон. Узнав Мэтью и Генри, почтительно кланялись. Мы прошли мимо печатного заведения, миновали подобие мужской парикмахерской, где цирюльник подстригал чьи-то кудри. Из соседнего помещения тянуло жаром. Оттуда доносился стук молотков. Похоже, там трудились ювелиры.

Немного освоившись, я стала разглядывать одежду, выражение лиц и прислушиваться к разговорам. Мэтью успел мне рассказать, что на нашей и соседних улицах полно иностранцев. Казалось, я попала в самую гущу вавилонского столпотворения. Я вертела головой по сторонам.

– На каком языке она говорит? – шепотом спросила я, указав на пышнотелую женщину в очень похожем на мой сине-зеленом жакете, отороченном мехом.

– На одном из диалектов немецкого, – ответил Мэтью, наклоняясь к самому моему уху, иначе ему пришлось бы кричать.

Мы прошли через арку старого караульного помещения. Переулок стал шире, превратившись в улицу. Вопреки превратностям судьбы ее мощение достаточно хорошо сохранилось. Справа от нас тянулось обширное здание, на всех этажах которого кипела деятельность.