Перед уходом, уже стоя на пороге, Джейн не выдержала и сказала:

– Берни Ригговиц из «Лучших волос» просил передать, что вы выпускаете первоклассный продукт.

– Русские волосы, – сказала Лоис между двумя затяжками.

– Это правда?

– Лучшие волосы в мире.

– Я этого не знала.

– Нельзя только пользоваться чернобыльскими волосами.

– Из-за близости атомной станции?

Лоис выпустила облачко дыма, сняла пылинку с кончика языка, рассмотрела ее и сказала:

– Это не случайность. Там была не просто атомная станция.

Уверенный вид женщины наводил на мысль, что она говорит со знанием дела, а не повторяет фантазии желтой прессы.

– Не атомная станция и не случайность? Что тогда?

Черные глаза прищурились, и в них блеснуло отражение такой суровой и холодной души, что эта женщина больше не выглядела комично, ни на йоту, даже несмотря на кричащий спортивный костюм, вульгарный лак для ногтей и переизбыток колец.

– Чернобыль для вас не значит ничего. Уходите. Идите туда, куда собирались. Хотите умереть – идите и умирайте.

И она захлопнула дверь перед лицом Джейн.

20

20

Вечер понедельника. Десять часов. Джейн выбрала мотель в пригороде Сан-Франциско: десять лет назад этот район был вполне пристойным, а теперь пришел в упадок. Держа сумки и свертки с вещами, имевшими разве что воображаемую ценность, бездомные (алкоголики, наркоманы, умственно отсталые, а также вполне разумные и трезвые бедняки) во множестве толклись у потемневших дверей закрытых магазинов, в расселинах живых изгородей близлежащего сквера, между мусорными бачками и в проулках. В гнойной ночи раздавался и стихал звук полицейских сирен, перемежаясь с пронзительным смехом. Кто-то пьяным голосом пел старую песню Джима Гроса «Time in a Bottle»[54], но вдруг пение прекратилось, словно исполнителя заставили замолчать при помощи удара.

Джейн решила лечь, не раздеваясь, а в одиннадцать часов поднялась из-за детского плача. Это был непрерывный низкий звук – не капризный рев, а проявление страданий и непреходящей душевной боли, которую кто-нибудь из взрослых должен был смягчить словами или нежным прикосновением. Но плач все продолжался и продолжался. Поначалу Джейн подумала, что вопль раздается в одном из соседних номеров, но, постояв у обеих стен и послушав, поняла, что ошиблась.

Она принялась расхаживать по комнате и наконец надела наплечный ремень и спортивную куртку. Выйдя наружу с кольтом, спрятанным под одеждой, она остановилась на грязной бетонной дорожке, которая тянулась вдоль длинного крыла с убогими номерами, напоминавшего тюрьму для тех, кто не был осужден за свои преступления и предпочел добровольное заточение.