Над ней склонилось изможденное загорелое лицо человека, пребывавшего где-то между средним и Мафусаиловым возрастом. Кларк повернула голову. Вокруг рваным кругом стояли другие беженцы, на вид не такие исхудалые. Какие-то механические формы маячили на краю зрения.

День. Похоже, она вырубилась. Помнила, как давилась бурдой из циркулятора поздно ночью. Помнила, как в желудке кончилось хрупкое перемирие. Помнила, как рухнула на землю, как ее вырвало прямо на свежий песок едким месивом.

А теперь пришел день, и ее окружили. Не убили, правда. Кто-то даже принес ласты: их положили рядом на гальку.

— …tupu jicho… — прошептал кто-то.

— Правильно… — голос Лени заржавел от длительного молчания, — …мои глаза. Пусть они вас не отталкивают, это всего лишь…

Индус потянулся к ее лицу. Она бессильно откатилась в сторону и зашлась в приступе кашля. Рядом появилась надувная груша, но Кларк отмахнулась:

— Я не хочу пить.

— Вы вышли из моря. Море пить нельзя.

— Я могу. У меня… — Она с трудом оперлась на локти, повернув голову; в поле зрения попал опреснитель. — У меня вот такой в груди стоит. Имплантат. Понимаешь?

Тощий беженец кивнул.

— Как ваши глаза. Механический?

«Почти».

Она была слишком слаба для объяснений.

Лени посмотрела на море. Расстояние обескровило подъемник, смыв детали, превратило его в смутный вздувшийся силуэт. Обломки выпали из его брюха прямо у нее на глазах, подняв беззвучный серый фонтан на горизонте.

— Уборкой занимаются, как и всегда, — заметил индус. — Повезло, что они не бросают свой мусор прямо на нас.

Кларк снова одолел кашель.

— Откуда вы знаете мое имя?

— ЭС Кларк. — Он похлопал по бирке на ее плече. — Меня Амитав зовут, кстати.

Его лицо, руки — они больше подошли бы скелету. Но циркуляторы Кальвина работали без устали. Тут, на Полосе, пиши должно было хватать всем. Вокруг стояли худые, но явно не голодные люди. На Амитава они не походили.

Откуда-то сверху раздался тихий и жалобный вой. Кларк села. В облаках мелькнула какая-то тень.