— Каково тебе было все эти годы, Кен? — мурлыкала ему в ухо Джовелланос. — Знать, что ей все сошло с рук? Столько прекрасных детских воспоминаний, из-за которых ты так идеально подошел для своей работы, — ну конечно, ты думал о возмездии. Ты всю жизнь мечтал о нем, так? Любой мечтал бы на твоем месте.
«Что же мне делать?»
— Говоришь, это инфекция, — перебил Лабин, пытаясь ее отвлечь.
— Но ты не позволял мести овладеть тобой, никогда. Потому что ты высоконравственный человек, и ты знал, что это было бы неправильно.
— Как это работает? — «Не отвечай ей. Не позволяй играть с собой. Сосредоточься на цели».
— А когда промахи случались, они были всего лишь... ошибками, верно? Крохотные случайные утечки, которые требовалось устранить. И вот тогда ты убивал, разумеется, ведь выбора не оставалось. Ты всегда играл по правилам. К тому же не ты был виноват в этих смертях. Тебя все заставлял делать Трип.
— Отвечай! — «Нет, нет... возьми себя в руки. Расслабься. Она не должна ничего услышать...»
— Только вот потом утечки стали происходить так часто, что там, наверху, задумались, не нашел ли ты способ усидеть на двух стульях. Поэтому тебя отослали туда, где и речи не шло о вопросах безопасности и первоочередных задачах, которые могли бы тебя спровоцировать. Они не хотели давать тебе выбор и сослали туда, где ты не сумел бы найти себе оправдания.
Его дыхание слишком участилось, он постарался успокоиться. В нескольких шагах от него Кларк опасно насторожилась, внимательно слушая.
— Ты — все еще нравственный человек, Кен, — не унималась Джовелланос. — Ты следуешь правилам. Не убиваешь, пока у тебя не остается выбора. И я говорю тебе, что теперь выбор у тебя есть.
— Твоя инфекция, — проскрипел Кен. — Как она действует?
— Она освобождает рабов.
Элис несла чушь. Но хоть из его головы вылезла.
— Как? — настаивал он.
— Переводит Трип в инертную форму, которая связывается с рецепторами Минского. Действует только на тех, кто на Трипе.
— Как насчет побочных эффектов? — уточнил Лабин.
— Побочных эффектов?
— Естественного чувства вины, например.
Дежарден застонал:
— О, черт. Ну конечно, конечно!