Работа — сложная, жара — удушающая, серная вонь — везде.

В какой-то момент на меня накатила волна глубочайшего уважения ко всем тем прекрасным людям, которые находили в себе силы стоять рядом со мной, когда я был «скунсирован» в свой первый день в игре.

Пока я махал киркой, я на автомате пробовал нажать на все кнопки меню, какие только есть. Я пытался нажать на «ВЫЙТИ», проверить личные сообщения, я барабанил мысленным пальцем по кнопке «OБЩИЙ ЧАТ»… Ничего. Всё окрашено в серый цвет — как и заклинания на моей панели действия.

Я официально облажался.

Откалывая кусок за куском светящейся руды, мои мысли раз за разом возвращались к Эларии в те последние мгновения. Я вспоминал её волнение и испуг, когда она увидела, что я попался тому демону…её слёзы, что торили мокрые дорожки по щекам, когда меня тащили прочь…

На самом деле, я о ней беспокоюсь в разы сильнее, чем за себя. То есть, я помню — Mальфурик заявлял, что не собирается брать её силой, а будет ломать ей волю, чтобы она отдалась сама — но это нифига не значит, что подонку можно верить. Моя душа болела, а тревога росла с каждой секундой.

Прикованный к общей цепи, вместе с остальными товарищами по несчастью я переходил от одного закутка тоннеля к другому, осознавая масштабы работорговли в здешнем Аду. Kуда бы я ни глянул — везде бронзовые ошейники и кандалы, цепи и безнадёга в глазах окружающих.

Над нами давно уже царила ночь, но тишины она не принесла: яростные и горестные стенания здесь и там, удары кнутов и надрывные крики боли, от которых кровь стыла в жилах…

Помимо серной вони, в воздухе витали и другие запахи — отчаяние, злоба и коллективное бессилие. Они, словно ядовитая взвесь, висели в воздухе, ощущаемые почти физически.

Похоже, лишь сейчас я в полной мере п р о ч у в с т в о в а л, насколько в действительности жесток я был, нацепив ошейники на Эларию и Стига.

Стиг.

Что с ним стало? В последний раз, когда я его видел, он валялся в отрубе в тёмном уголке тронного зала.

Маленький алкаш… чем он сейчас занят, интересно?

Часть меня лелеяла безумную надежду, что, несмотря ни на что, имп проберётся сюда и освободит из этой чёртовой дыры. Другая же, более циничная часть, уверяла, что он давно свалил отсюда и уже на полдороге к поместью плантатора, если не уже там; ведь, если никто меня не вытащит отсюда, он по факту остался без хозяина, а значит — свободен, и может делать всё, что только его импьей душе заблагорассудится.

Но я отнюдь не осуждаю его, нет. Теперь, когда я, наконец, понял, что он чувствовал, будучи слугой поневоле, мне и в голову не приходит обвинять его в чём бы то ни было.