— Три… Тринаверсе!.. — отдёрнув руку, она, поёжившись, чуть-чуть попятилась от меня.

Я остолбенел. Тринаверсе? Но ведь… глаза, сами собой, распахнулись до предела.

— Но ведь ты… — замялся я, не зная, как бы сказать ей помягче.

Уши Тринадцатой прижались к голове.

— Умерла, хочешь сказать? — слова в её исполнении прозвучали спокойно, без ожидаемой горечи.

Я отвёл взгляд в сторону, чувствуя стыд. Стало неловко.

— Конечно, я умерла. Я… хорошо помню свою смерть. Она была грустной, одинокой и очень… больно… — голос Тринаверсе, буквально на мгновение, но дрогнул на последнем слове. Я же… старательно смотрел в сторону на первоцветы. — Меня никто не спас, никто не вспомнил… я помню, как мои внутренности лезли наружу после того, как в меня поместили кусок таверины… И… ван. Или же, мне тебя назвать Пятница-кун, как и сестра Шестая?..

Дёрнувшись словно от электрического разряда, я с трудом заставил себя взглянуть этой девочке в глаза, чувствуя себя натуральным захватчиком чужого тела. Но вместо осуждения я увидел в её глазах покой. Смирение. Она не смотрела на меня, продолжая всё также любоваться цветами. На её устах была грустная, но и… такая умиротворяющая улыбка.