И мы пожали друг другу руки. Один ноль в пользу меня. Победа была сокрушительной.

Что я должен был почувствовать в этот момент? Радость? Грусть? Или… надежду на будущее?

Вообще не знаю. Единственное, что я почувствовал, так это желание похавать и мокрую ладонь Анчутки, который буквально скрипел зубами от негодования. И ради такого простого движения и действия был устроен такой пиздец. Никаких супер-сражений добра и зла, никаких противостояний на финальной прямой, никакого эпического противоборства друг с другом. Всё тихо, скромно, серо…

Оно и к лучшему.

— Первый вопрос, который я хотел сразу задать. У тебя была эльфийка, плоская как доска, с подрезанными ушами.

— У меня куча таких эльфиек, — ответил он, буравя меня взглядом.

— У неё волосы по плечи огненного цвета, — описал я её как мог. — Она встречала тебя после бала, когда ты вернулся.

Он внимательно посмотрел на меня, словно пытался вспомнить, мог ли он меня видеть и не встречались ли мы. Не вспомнит, так как я был под другой личиной.

— Я продал её. Неделю назад, — наконец ответил он.

…

Теперь у меня есть чувства.

У меня есть очень много чувств и все они одного цвета. Цвета говна.

Я едва удержался, чтоб не пнуть его прямо в ебальник ногой. Чтоб не схватит ружьё у одной из девушек и не сделать в нём ещё несколько лишних дырок, отправив уебана бороздить просторы другого мира в виде души, которые мне уже никогда не грозят. Или забить его прикладом, чтоб он собственные кишки выплёвывал. В моей голове пролетело много всяких желаний, которые готовы были вылиться в реальность.

Однако закончились они одной простой картиной.

Богиней Удачи в подвале. Ошибкой по вине множества обстоятельств, которые сошлись на дурочке, ставшей козлом отпущения. И на долбоёбе, который перестал быть человеком.

Потому что нельзя путать необходимость с собственными желаниями.

Видимо мои чувства красноречиво были написаны на лице, так как Анчутка подался назад. Боится? Ну и славно, боится, значит уважает. Так себе конечно уважение, но лучше, чем ничего, особенно в таком обществе, которое кроме боли ничего не понимает.

— И? Кому ты блять продал эту девушку? — спросил я, потирая переносицу. Я не знал, чего мне хочется больше, разреветься или убить его. Это был действительно сложный моральный выбор.

Наверно разреветься… Нет, Мамонта и девки не поймут. А ещё, если будут утешать, то моя самооценка станет лопатой, которой я смогу копать землю. О боже, как представлю, что меня Клирия утешает…

Остановлюсь на ни чём. Обожаю нейтральные позиции, они словно бухточка спокойствия.