Но подождать что? Ей нечего ждать… ничего не спасёт её.

Констанция умирала. Медленно и непоправимо умирала, я видел это по её глазам, я чувствовал эту смерть около неё, я видел это так же отчётливо, как и её саму.

— Больно… — пробормотала она слишком спокойно, словно не боясь распрощаться с этим миром.

Я быстрыми движениями снимал броню с неё, чтоб увидеть, как на её груди растекается кровавое пятно. Констанцию едва ли не прибило к стене города, и если бы не исчезнувшее копьё, то висеть сейчас ей здесь, а не сидеть, облокотившись на стену.

Пытаюсь зажать рану, но кровь так хлещет из дырки, что я подозреваю пробитую артерию, если не аорту. И её живучесть будет только отодвигать неизбежное. Я пытаюсь остановить кровь и мыслями дозваться хоть до кого-то, но всем плевать.

Здесь есть только Констанция и мёртвый город, который уже не в первый раз видит трагедию.

Теперь как никогда я чувствую одиночество.

— Констанция… блин… — пробормотал я, видя, как кровь пробивает себе путь из-под моих пальцев. Меня самого колотило, словно тело замёрзло. — Зачем? Зачем ты пришла? Я же… Я же говорил…

— Это моя дочь, — ответила Констанция напряжённо, словно собиралась прямо сейчас встать и идти дальше. — Ты понимаешь, что я слишком упорная. Как и ты…

Дурная, а не упорная.

— Твою мать… — теперь настал мой черёд не знать, что делать. Настал черёд провожать тех, кто мне дорог, собственными руками. — Как же так-то… тебе надо было просто подождать…

— Я слишком много ждала… Хватит с меня ожиданий… — она закашлялась кровью, схватив меня за руку. — Только не дай ей умереть. Прошу… спаси её… И не позволь ей стать тем, кем стали мы с тобой, Патрик…

Её умоляющий взгляд заставляет меня взять себя в руки. Заставляет успокоиться хотя бы немного, хотя внутри всё рушится. Рушится с такой же скоростью, с какой она прощается с жизнью. Но это её минуты, её секунды и мгновения, когда важно только её мнение, её боль и её волнения. Она должна быть спокойна…

И я беру себя в руки.

— Я клянусь, — положил я ей руку на плечо, стараясь успокоить и успокоиться самому, а другой придавливая рану. — Я клянусь, спасу её, Констанция, слышишь? Даже если мне придётся умереть. Она будет жить дальше и никогда не станет такой, как мы; она не узнает, каково жить нами. Но не напрягайся, не двигайся, прошу тебя…

Я сказал то, что должен был сказать, потому что единственное, что мог сделать — помочь ей умереть без каких-либо беспокойств.

Констанция посмотрела в мои глаза и увидела в них мою уверенность. Потому что я теперь знал, чем всё закончится. Вот каков будет мой исход и ради чего я отдам жизнь. Я буду бороться и за свою жизнь естественно, но выбор в критической ситуации будет очевиден.