«Папаша, – ласково подсказали из прошлой, считай, райской жизни, где были пациенты и не было антисов. – Вы плохой мальчик, папаша. Я вами недоволен. Эх, папаша…»

К горлу подкатила волна тошноты. Раковина? Паника?! Что ты можешь противопоставить существам, для которых чернейший в мире негатив – лакомая пища? Накормишь их до отвала? До смертной икоты?! Кубло извивающихся щупальцев сомкнулось вокруг него. В недрах клокочущей массы блестели сапфировые блюдца глаз. Щелкали роговые клювы. Каждый запросто мог отхватить Гюнтеру руку или ногу.

Кошмар, оценил Гюнтер-невротик. Кошмар, согласился Гюнтер-медик.

Громовой рык обрушился с небес. В глаза плеснуло ослепительной синью. По телу прошла волна озноба, волосы на ляжках и предплечьях встали дыбом, будто наэлектризованные. Запах эвкалипта ворвался в ноздри, во рту возник железистый привкус. Криптиды замерли. Казалось, они угодили под разряд парализатора. Натху рявкнул еще раз, взмахнул для острастки булавой, и спруты попятились.

Живой круг распался.

– За мной, – бросил Натху Сандерсон через плечо.

Гюнтер Сандерсон молча припустил следом, стараясь не отстать. «Эх, папаша, – выстукивали копыта. – Вы плохой мальчик, папаша…»

II

Космос здесь выглядел больным, порченым. Бархатная чернота поблекла, подернулась мглистой дымкой, словно неподалеку горели торфяники. Сравнение пришло из фильма, который Гюнтер смотрел в детстве. На миг он даже ощутил запах гари. Нет, это были шутки разыгравшегося воображения. Сквозь мглу едва пробивался тусклый свет звезд, сочась грязноватой сукровицей.

Красное смещение? Что-то иное, противоестественное? Может, и правда красное смещение: светила в ужасе торопятся прочь, подальше от гиблых краев. Кавалер Сандерсон и так был не силен в астрономии, а сегодня он ни за что не смог бы поручиться. Из-под шелухи он вообще боялся выглядывать наружу. Риск вывихнуть себе мозги космическими пейзажами, чрезмерными для обыденного мышления, пугал до смерти.

Боялся, но все же выглядывал.

Галлюцинаторный комплекс не радовал. Выжженная глина сменилась грязно-желтым песком. Здесь, в пустыне, отказывались расти самые неприхотливые колючки. Ящерицы тоже исчезли. Слежавшийся песок – до самого горизонта. Да и горизонта как такового не было: небо и пустыня сливались в жиденькую кашу. По редким барханам тянулись бесконечные волнистые разводы, сползали вниз, устраивали брачные игры. От них перед глазами начинали летать мушки: быстрее, еще быстрее.

Мерещилось: разводы живые, хищные.

Ноги налились свинцом, каждая весила тонну, не меньше. Из легких вырывался надсадный хрип. Вдох – и жаркий сухой воздух наждаком дерет горло. Выдох – и грудь сдувается воздушным шариком, который проткнули спицей. Мошкара, туманящая взгляд, зверела, угрожала слепотой. Эффект приближения к Шадрувану? Путаница раздражителей и реакций? Изнеможение, упадок сил?